Данион медленно, но верно, шел на поправку и Лиза постепенно успокоилась. Первые дни она практически не выходила из комнаты, находясь рядом с сыном, уговаривая того пить лекарства, ласково заставляя есть каши и бульоны и рассказывая ему сказки. Данька ластился к ней, часто брал ее руку и подолгу не отпускал, произнося к месту и не к месту такое чудесное слово — мама. В их с сыном маленьком мирке поселилось счастье. И лишь изредка, лежа без сна и обнимая спящего Даньку, Лиза вспоминала горячие губы и сильные руки Рэма и давилась беззвучными слезами. Иногда ей казалось, что он рядом, что муж касается ее волос, невесомо проводит по щеке и вытирает слезы, но здравый смысл не давал увлечься пустыми фантазиями и она отгоняла прочь крамольные мысли. Лиза не винила Рэмиона. Она сама когда‑то любила Сергея и понимала, как Рэм тосковал по своей бывшей жене, как он счастлив сейчас, когда Линара вернулась. Девушка удивлялась силе любви мужчины, сумевшего простить любимую и начать все с чистого листа. Сама она, Лиза, так не смогла…
В спальне царила тишина. Два силуэта виднелись на кровати: женщина и ребенок. Их мирный сон ничто не нарушало, лишь иногда мальчик вздрагивал во сне и женщина тут же неосознанно обнимала его крепче.
А в кресле возле кровати сидел мужчина. Он, не отрываясь, смотрел на спящих и иногда вставал, чтобы поправить сбившееся покрывало или убрать прядь волос с лица спящей женщины. С первыми лучами рассвета фигура в кресле медленно растаяла и ничто больше не напоминало о том, что здесь был кто‑то, кроме обитателей комнаты.
— Рион, ты собираешься что‑нибудь делать? — Тремел сердито расхаживал по кабинету друга, — Долго еще это будет продолжаться?
— Она не простит меня, Гант, — произнес герцог, наблюдая за метаниями друга.
— Возьми кристалл, покажи ей признание Линары.
— Гант, она не простит, — покачал головой Рэмион, — но ты прав, я должен поговорить с ней.
— Когда поедешь?
— Завтра, — лорд задумчиво смотрел на друга, — один, — веско добавил он.
Тремел споткнулся.
— Я и не напрашивался с тобой, — обиженно проворчал граф.
— Не обижайся, Гант, но это моя семья и мои ошибки, поэтому решать все я буду сам. Что с Керином и Линарой? — решил он перевести разговор на другую болезненную тему. На допросе парочка во всем обвиняла друг друга, пытаясь переложить всю ответственность на сообщника. Стражника, который провел Линару во дворец, уже задержали и он чистосердечно признался, за какую сумму согласился пропустить любезную даму на карнавал, а вот сами злоумышленники не были столь правдивы, пытаясь выкрутиться из ситуации без потерь. Линара всячески упирала на свои вспыхнувшие к бывшему мужу чувства, Керин пытался надавить на бывших друзей воспоминаниями беззаботной молодости, когда они вместе участвовали в походах и сражениях и делили вся тяготы на троих, но герцог с графом были непреклонны и методично допрашивали любовников. Рэмиону пришлось пропустить несколько допросов — он был слишком слаб после проведенного ритуала и теперь лорд хотел узнать, что еще поведали его несостоявшиеся убийцы.
— Линара призналась во всем, Керин упирался, но, под действием зелья рассказал все и даже больше… Слушать было тошно. Как мы раньше не замечали, с кем имеем дело? — задумчиво протянул Гант. — Неприятно осознавать, что так ошибались в людях. Нет, допустим, твоя бывшая жена мне никогда не нравилась, но Керин… Сколько трудностей вместе преодолели, сколько раз спину друг другу прикрывали… Да…
Он помолчал и продолжил: — Король подписал указ. 20 лет в Трине. Оттуда, как ты знаешь, не выходят.
Рэмион кивнул. Самая известная тюрьма Актании надежно скрывала в своих недрах не одно поколение государственных преступников. До конца срока, как правило, никто из них не доживал.
— Тебе не жаль ее? — спросил Тремел. — Все‑таки, ты любил Линару.
— А знал ли я тогда, что такое любовь? — герцог задумчиво смотрел на друга. — Я только недавно понял, что никогда и не испытывал любви к Линаре. Была страсть, желание обладать, потом — ревность и боль от предательства… Сейчас, когда я встретил Лисси… Знаешь, я никогда не представлял, что можно так чувствовать другого человека. Ради нее я согласен расстаться с жизнью, мне нужно всего лишь знать, что она будет счастлива.
Тремел смотрел на друга и понимал, что таким открытым и ранимым Рион никогда не был. Даже в юности, в пору бесшабашных приключений и больших мечтаний, герцог Нортский ни разу не открывался и не обнажал душу.
— Постарайся вернуть Алиссию, — тихо сказал он Рэмиону.