— Нисколько, — отвечала Жюльетта и, принимая равнодушный вид, продолжала: — Я обедала там с кем-то, кого вы очень недолюбливаете.
— Но кто же это? — наконец спросил де Пуаян.
— Казаль, — ответила она, глядя на графа и стараясь уловить на его лице впечатление, произведенное этим именем бывшего любовника г-жи де Корсьё.
— Откуда у г-жи де Кандаль такие знакомые? — сказал де Пуаян с убежденностью, рассмешившей и вместе с тем рассердившей Жюльетту.
Она улыбнулась, так как услышала ту самую фразу, о которой говорила своей подруге. А рассердилась потому, что это презрение являлось самой жестокой критикой того впечатления, которое производил на нее Казаль.
— Вероятно, это ей муж его навязывает, — настаивал граф, — де Кандаль и Казаль составляют вместе достойную пару. Хорошо еще то, что последний своею жизнью bookmaker'a и кутилы не позорит одну из лучших исторических фамилий Франции.
— Но уверяю вас, — прервала его Жюльетта, — я очень приятно с ним говорила.
— О чем? — спросил де Пуаян. — Вероятно, он очень изменился, если вы смогли добиться от него какого-нибудь другого разговора, чем об игорном доме или конюшне. Да! Мне пришлось наслушаться у де Корсьё и его разговоров, и речей его четырех товарищей, которых бедная Полина приглашала в надежде его удержать…
— А она его очень любила? — спросила Жюльетта.
— Безумно, — ответил граф с особой горечью, в которой чувствовалось суровое отношение к изменам со стороны человека, которого когда-то обманула жена. — И для меня страсть такого прелестного создания к этому фату оставалась всегда грустной загадкой. Надо было видеть, какую скуку вызывала в нем эта любовь!.. А муж — умен, образован и оригинален. Он обожал и продолжает обожать Полину. Я перестал бывать у них в доме из-за того, что там приходилось видеть. Я слишком страдал за Корсьё и за нее… Несчастная! Как она поплатилась! Говорят, что Казаль был с нею ужасно жесток…
— Несмотря на это, он говорил о ней сегодня с большим тактом, — сказала г-жа де Тильер.
— Он даже не должен был произносить ее имя, — ответил граф.
Наступило молчание. Молодая женщина раскаивалась, что упомянула о своем вечернем соседе. Поиграв ревностью де Пуаяна, она испугалась, что возбудила ее. Обладая глубокой и нежной душой, она сейчас же раскаялась, что огорчила того, кого, как ей казалось, любила истинной любовью. На самом же деле в ней оставались лишь привычка к нему и чувство дружбы. Она ошиблась также и относительно чувств де Пуаяна, слишком благородного для подозрений, несмотря даже на горький опыт своего брака.
В том, как Жюльетта только что говорила с ним о Казале, он усмотрел лишь, что она могла выезжать в свет и приятно проводить там время без него. Это казалось ему вполне невинным, и он упрекал себя за страдание, которое испытывал; он считал его эгоизмом и несправедливостью. Но — увы! — логика сердца не считается ни с нашим великодушием, ни с нашими софизмами; она ясно говорила ему, что возрастающий интерес Жюльетты к выездам и новым знакомствам служил показателем того, что он один не мог уже составить всего ее счастья.
Часы пробили двенадцать.
— Итак, — сказал он, вздыхая, — мне пора с вами проститься. Когда же я вас опять увижу?
— Когда хотите, — ответила Жюльетта. — Не пообедаете ли вы у нас завтра с моей матерью и кузиной де Нансэ?
— Отлично, — сказал он. — Знаете ли вы, что, может быть, завтра или послезавтра мне придется расстаться с вами на четыре или пять недель? — прибавил он взволнованным голосом.
— Нет, — ответила она. — Вы мне об этом не говорили.
— На этих днях должны состояться выборы в Общий Совет, и мое присутствие там необходимо.
— Вечно эта проклятая политика, — сказала Жюльетта, улыбаясь.
Он опять взглянул на нее глазами, в которых она не прочла, — не хотела прочесть, — просьбу, которую губы этого страстного человека не могли произнести.
— Прощайте, — повторил он еще более взволнованным голосом.
— До завтра, — сказала она, — в без четверти семь. Приходите немного раньше.
Когда дверь за ним закрылась, она долго сидела одна, опершись на тот самый камин, в зеркале которого еще так недавно отражался образ де Пуаяна. Почему же опять перед ней скользнуло воспоминание о Раймонде Казале, и на какие мысли ответила она себе, когда перед тем, как позвонить горничную, громко сказала: «Неужели я больше не люблю де Пуаяна?»
Глава IV
Сердечные переживания прожигателя жизни
В то время как, задав себе этот вопрос, Жюльетта ложилась в свою узкую девичью кровать, которую взяла себе, когда овдовела, со всеми остальными вещами, напоминавшими ей о прежней счастливой жизни, — в то время как де Пуаян возвращался пешком к своей квартире на улице de Martignac, возле церкви св. Клотильды, и упрекал себя, как за преступление, в том, что не умел нравиться своей подруге, — что же делал тот, внезапное появление которого между этими двумя существами являлось, без их ведома, грозной опасностью для остатков счастья одного и нравственной утомленности другого, — этот Раймонд Казаль, о котором мужчины и женщины так различно судили? Подозревал ли он, что его хорошенькая соседка по обеду в этот самый момент вместо того, чтобы спокойно заснуть, продолжала о нем думать, несмотря на принятое решение его забыть? Она не имела на это права, так как любила и хотела продолжать любить другого.