«Мы живём на Занзибаре, Калахари и Сахаре, на горе Фернандо-По, где гуляет Гиппо-по по широкой Лимпопо...» – глаза её заволакивало слезами.
Три года в «земле чёрных людей», где Бирк учили африканских товарищей пить водку и стрелять по воробьям из ЗРК. Все эти три года Нелли провела вместе с мужем, пересиживая регулярные локальные конфликты в глухом нужнике и питаясь ненавистными бананами. Там она поняла, что гиппопотамские детей мающиеся животами – идеальная картина мира. И нет ничего страшнее когда:
«Десять ночей Айболит Не ест, не пьёт и не спит, Десять ночей подряд...» – и голос её дрожал.
«Нелли Адамовна, не плачьте, – утешал её мальчик Вова и гладил по руке, – он их спасет ...»
Как их спасали не забудет никогда... И всякий раз, сморгнув воспоминания, она продолжала с выражением:
«Вот и Гиппо, вот и Попо, Гиппо-попо, Гиппо-попо!»
Теми же сказками она питала и маленького Ваньку, которому на все выходные становилась нянькой.
Хоть и жили теперь их семьи в разных гарнизонах, но встречались на все праздники и почти каждые выходные. Бирку был положен по должности персональный УАЗик, и он гонял его во все покрышки, не жалея казенной горючки. Ездили они и на пикники, и на взморье, и в дальние эстонские деревушки за сыром и мармеладом.
Начштаба бригады сорокалетний полковник Бирк высокий, рельефный красавец, с въевшимся в кожу импортным загаром заочно учился в столичной академии и имел все шансы стать генералом. Вот только не родившиеся детишки могли подпортить ему карьеру. Нелли продолжала лечиться и два раза в год совершала паломничество по санаторно-курортным местам, оставляя мужа на попечении семьи Маруськиных. На выходные Бирк приезжал с ночевкой и бутылкой белого. Одной поллитры, конечно, не хватало, чтобы нейтрализовать маруськинский центнер. Но Маруськин встречал его тоже не с пустыми руками.
Бирк пил ровно столько, чтобы не вступать в разногласия с внутренним и окружающим мирами, Маруськин – сколько вольется. Свою поллитру Маруськин убирал в полчаса, и подшучивая над малопьющим другом, незаметно для себя убулькивал и его порцию. А после недолго пел, нестрашно матерился и засыпал. Сценарий не менялся со дня основания домашнего театра. Потом любовники дружно отставляли в сторону стол с закусками, стаскивали Петечку с дивана на ковер, – оставалось только перетащить тушу в спальню. Для атлета Бирка это, как сделать подъем переворотом на перекладине. Гормон в нем играл во всю дурь, а похоть придавала геркулесовы силы. Ещё он легко отжимался из упора лежа тысячу раз, и мудреную камасутру, как матчасть знал на «отлично».
Под утро, оставив Бирка на диване в «зале», расслабленная Вера расталкивала похрапывающего на полу мужа. Тот, не открывая глаз, переползал в кровать, обнимал женулечку, бурчал что-то нежное, пускал слюни, а на утро ничего не помнил. И все были счастливы.
Маруськин вернулся в комнату, окинул её похмельным взором и мгновенно прозрел без долгих подозрений и терзаний, точно лукавый наложил на него руки. Он рычал и бил огромным кулаком в стену. Из ссадин сочилась кровь, а он бил и бил не останавливаясь. Не понимая зачем, зачем он прозрел! На циферблате электронных часов сменилась последняя цифра: «16 – 16».
Шатаясь, Маруськин вернулся в кухню, сдернул с крючка полотенце, обмотал окровавленную руку и, вспоминая последний день, осел измученным телом на табурет.
Нелли разбудила Маруськина около двух дня, тот отдыхал перед нарядом. Голос её был сдавлен, Маруськину показалось, связь барахлит.
– Слышу тебя плохо! – орал в трубку Маруськин. – Перезвони...
Когда телефон засигналил повторно, Маруськин схватил трубку и, не дожидаясь, начал:
– Что случилось?
– Бирк, Бирк у вас? – почти кричала Нелли.
– Да, нет. А что случилось-то?
– Письмо... Он и Вера...
– Что Вера? Что Вера? – тупо переспрашивал Маруськин, все еще не опомнившись ото сна.
– Я нашла письмо... Её письмо у него... У Бирка!
– И что?.. – горло словно обложило, и голос подвел Маруськина. – И что? – просипел он.