Мисс Эйр слушала молча, она была растеряна, но решила последовать указаниям доктора, чья доброта была хорошо известна в ее семье. Она заваривала крепкий чай, много помогала молодым людям в отсутствие мистера Гибсона, так же как и в его присутствии, и она нашла способ развязывать их языки всякий раз, когда их хозяина не было дома, беседуя с ними об обычных вещах в приятной скромной манере. Она учила Молли читать и писать, но честно старалась воздерживаться от обучения любым другим вещам. Только тяжелыми усилиями и уговорами Молли понемногу убедила отца позволить ей учить французский и брать уроки рисования. Он всегда боялся, что она станет слишком образованной, хотя ему не нужно было тревожиться, художники, что наезжали в такие маленькие провинциальные городки, как Холлингфорд, сорок лет назад, были не слишком великими знатоками искусства. Раз в неделю она посещала занятия по танцам в зале для приемов в главной гостинице города — «Джордже» и, запуганная отцом, предостерегавшим ее от любых попыток умственного развития, она читала каждую книгу, что попадалась ей в руки, почти с таким же удовольствием, словно это было запрещено. Для своего общественного положения мистер Гибсон имел необыкновенно хорошую библиотеку. Медицинские книги были недоступны Молли, они хранились в приемной, но все остальные книги она либо прочитала, либо пыталась прочесть. Летом местом ее обучения служила та самая вишня, чьей зеленью она пачкала свое платье, чем, как уже было сказано, «изнуряла всю жизнь» Бетти. Несмотря на этого «скрытого червяка в бутоне», Бетти была, по всей видимости, сильной и пышущей здоровьем. Она стала тяжелым испытанием для мисс Эйр, которая в других обстоятельствах была бы счастлива, что нашла подходящую, хорошо оплачиваемую работу как раз тогда, когда она наиболее в ней нуждалась. Но Бетти, хотя и согласилась со своим хозяином, когда он сказал ей, что ему необходимо нанять гувернантку для маленькой дочери, неистово противилась любому разделению власти и влияния на девочку, которая стала ее подопечной, ее наказанием, ее радостью с тех пор, как умерла миссис Гибсон. Она заняла позицию цензора над всем тем, что говорила и делала мисс Эйр с самого начала, и ни на мгновение не снизошла до того, чтобы скрыть свое неодобрение. В глубине сердца она не могла не уважать терпение и старание добропорядочной леди — поскольку мисс Эйр была «леди» в полном смысле этого слова, хотя в Холлингфорде она занимала положение дочери владельца магазина. И все же Бетти брюзжала с раздражающим упрямством комара и всегда была готова придраться, если не укусить. Единственная защита мисс Эйр пришла с той стороны, откуда она меньше всего ее ожидала — от ее ученицы, от чьего имени, как маленького угнетенного создания, Бетти всегда строила свои нападки. Но с самого начала Молли поняла их несправедливость и вскоре начала уважать мисс Эйр за ее безропотную выносливость. Мистер Гибсон был верным другом ее семьи, поэтому мисс Эйр скорее сдержала бы свои жалобы, чем побеспокоила его. И она была вознаграждена. Бетти предложила бы Молли разнообразные искушения, лишь бы та игнорировала просьбы мисс Эйр. Молли упорно не поддавалась и корпела над своим заданием по шитью и трудными примерами. Бетти отпускала неприятные шутки на счет мисс Эйр. Молли смотрела на нее с крайней серьезностью, словно требовала объяснить непонятную фразу. И ничто так не сдерживает шутника, как просьба передать его остроту ясным, прозаичным языком и объяснить, в чем «соль». Порой Бетти совершенно выходила из себя и дерзко разговаривала с мисс Эйр. Но когда такое случалось в присутствии Молли, девочка с таким неистовством защищала свою молчаливую, дрожащую гувернантку, что даже сама Бетти покорялась ей, хотя она предпочитала воспринимать детский гнев, как хорошую шутку и пыталась убедить мисс Эйр присоединиться к развлечению.