Несмотря на все доводы пациентов, доктор Холл оставался тверд в своем решении: давал объявления в медицинских журналах, читал рекомендательные письма, анализировал характеристики и квалификацию, — а когда пожилые незамужние леди Холлингфорда решили, что убедили своего сверстника в том, что он по-прежнему молод, доктор Холл их и вовсе сразил: стал повсюду возить с собой мистера Гибсона и «коварно», как они выражались, внедрять его в практику. Всех пациенток пожилого возраста возмущал этот выскочка, хотя никто ничего о нем практически не знал и не смог бы сказать больше, чем жители Холлингфорда выяснили в первый же день его появления в городе. Мистер Гибсон предстал высоким, серьезным, весьма привлекательным и достаточно худым, чтобы в те дни, когда «мускулистое христианство» [7] еще не вошло в моду, прослыть изящным. Говорил мистер Гибсон с легким шотландским акцентом и, как выразилась одна добрая леди, отличался странностью в разговоре, под которой она имела в виду сарказм. Что касается происхождения и образования нового доктора, то жители Холлингфорда решили, что он внебрачный сын шотландского герцога от француженки. В пользу этого суждения приводились вполне убедительные доводы, поскольку говорил он с шотландским акцентом, следовательно, был шотландцем; отличался весьма благородной внешностью и элегантной фигурой, к тому же, как отмечали недоброжелатели, любил важничать — следовательно, отцом его был знатный человек. Здесь уже ничего не стоило пройтись по всем ступеням иерархической лестницы: баронет, барон, виконт, граф, маркиз и, наконец, герцог. Заглядывать выше общественное мнение не решалось, хотя одна близко знакомая с английской историей почтенная леди заметила, что, по ее предположению, некоторые представители династии Стюартов не всегда соблюдали достоинство в поведении, а потому нередко имели детей на стороне. Однако в сознании большинства жителей Холлингфорда мистер Гибсон оставался сыном герцога, никак не больше.
Матерью его могла стать только француженка, ибо доктор обладал черными волосами и бледным лицом. А главное — он бывал в Париже!
Все эти умозаключения либо соответствовали истине, либо нет. Никто не знал больше того, что сообщил мистер Холл, а именно: профессиональная квалификация нового доктора так же надежна, как и моральные качества, и значительно превышает средний уровень. Представляя коллегу пациентам, это обстоятельство мистер Холл подчеркивал особенно старательно.
Не прошло и года партнерства, как он на собственном опыте ощутил быстротечность мирской славы: теперь ему хватало времени, чтобы нянчить свою подагру и беречь зрение. Вся работа легла на плечи молодого доктора, потому что большинство пациентов вызывали теперь мистера Гибсона. Даже в лучших домах и самом богатом и знатном из них, Тауэрс-парке, где мистер Холл представлял молодого коллегу со страхом и волнением относительно возможной реакции милорда графа и миледи графини, к концу года мистера Гибсона принимали с таким же почтением к его профессиональному мастерству, какое прежде оказывали самому доктору Холлу. Добродушный доктор с трудом перенес то унизительное обстоятельство, что однажды мистера Гибсона даже пригласили на обед в обществе великого сэра Эстли, главы профессионального сообщества! Разумеется, мистер Холл тоже получил приглашение, однако как раз в это время лежал с обострившейся подагрой (с появлением партнера ревматизму было позволено развиваться) и не смог поехать. Подобного унижения мистер Холл не смог перенести и, в конце концов, сдался на волю слабого зрения и плохого слуха и два последних года жизни почти не выходил из дому. Чтобы не скучать в одиночестве, презиравший женщин старый холостяк пригласил к себе осиротевшую внучатую племянницу и с радостью разделил общество хорошенькой, цветущей Мери Пирсон — доброй и разумной девушки. Она быстро подружилась с дочерьми викария, мистера Браунинга, а мистер Гибсон нашел время для тесного общения со всеми тремя особами. Весь Холлингфорд с увлечением обсуждал, которая из молодых леди станет миссис Гибсон, и испытал глубокое разочарование, когда разговоры о возможностях и сплетни о вероятностях по поводу женитьбы молодого красивого доктора закончились самым естественным в мире образом: его супругой стала племянница предшественника. К чести обеих мисс Браунинг следует сказать, что ни одна из них не проявила симптомов чахотки и даже признаков крайнего душевного расстройства, хотя их внешний вид и манеры подверглись тщательному наблюдению.
7
Вера в «мускулистое христианство», уравнивающее моральное и физическое совершенство, была широко распространена в 1850-х гг.