«Вряд ли меня можно назвать хорошенькой, — подумала Молли, отвернувшись от собственного отражения. — А впрочем, как знать…» Если бы она улыбнулась, вместо того, чтобы рассматривать себя так мрачно, показав в своей веселой очаровательной улыбке ровные белые зубы и милые ямочки на щеках, сомнений было бы куда меньше.
В гостиную она спустилась как раз вовремя, чтобы осмотреться и немного освоиться. Это была длинная, добрых сорока футов, комната, когда-то давно обитая желтым атласом, обставленная высокими стульями на тонких ножках и раскладными столиками. Ковер — явно ровесник штор — во многих местах протерся, а кое-где даже был стыдливо прикрыт небольшими половичками. И все же благодаря подставкам с растениями, громоздким вазам с цветами, старинному индийскому фарфору и маленьким застекленным шкафчикам-горкам здесь было очень уютно. Пять высоких окон выходили на прелестный цветник — точнее, тот участок сада, которому хозяин придал такой вид: яркие, геометрической формы клумбы сходились в центре солнечных часов.
От созерцания местных красот ее отвлек неожиданно вошедший в гостиную сквайр в утреннем костюме. При виде незнакомки в белом платье мистер Хемли остановился в полном недоумении, потом наконец собрался с мыслями и заговорил:
— О господи! Я совсем забыл. Вы ведь мисс Гибсон, дочка доктора Гибсона, не так ли? Наконец-то приехали к нам? Честное слово, дорогая, очень рад встрече.
Быстро преодолев разделявшее их расстояние, хозяин, стараясь исправить неловкость, с неистовой доброжелательностью принялся трясти руку гостьи, а потом, взглянув на запачканные краги, добавил:
— Однако надо пойти переодеться. Мадам любит порядок в доме. Таков один из ее тонких лондонских обычаев, и она сумела меня перевоспитать. Признаю: традиция хороша, так как вынуждает следить за собой, особенно перед встречей с дамами. Ваш батюшка переодевается к обеду, мисс Гибсон?
Не дожидаясь ответа, сквайр Хемли поспешил прочь, чтобы привести себя в порядок.
Обедали за маленьким столом в огромной гостиной. Здесь было так мало мебели, а территория выглядела настолько обширной и пустой, что Молли с тоской вспомнила уютную столовую в родном доме. Больше того: еще до окончания размеренного, торжественного обеда она с сожалением представила тесноту сдвинутых стульев, поспешность и ту неформальную свободу, с которой каждый старался как можно быстрее покончить с едой, чтобы вернуться к оставленным делам. Она попыталась убедить себя, что к шести часам все работы заканчивались, и при желании люди могли никуда не спешить, а прикинув на глаз расстояние от буфета до стола, пожалела слуг, которым приходилось носить тарелки и блюда. Но все равно обед показался крайне скучным и утомительным, намеренно растянутым по желанию сквайра, хотя и миссис Хемли выглядела уставшей. Ела она еще меньше Молли и, чтобы чем-то заняться, пока не убрали скатерть и на зеркально отполированную поверхность стола не поставили десерт, велела принести веер и бутылочку с нюхательной солью.
До этой минуты сквайр был слишком занят, чтобы говорить о чем-то, помимо непосредственных застольных нужд и пары важнейших событий, нарушивших монотонность его жизни. Сам он любил эту монотонность, но жена терпела с трудом. И вот сейчас, очищая апельсин, он повернулся к Молли и заявил:
— Завтра это придется делать вам, мисс Гибсон.
— Правда? Если хотите, могу почистить уже сегодня, сэр.
— Нет, сегодня вы еще гостья, потому будем следовать этикету, ну а завтра стану называть вас по имени и давать поручения.
— Вот и хорошо, — улыбнулась Молли.
— Я бы тоже хотела обращаться к вам как-то иначе, не «мисс Гибсон», — присоединилась к мужу миссис Хемли.
— Мое имя Молли: конечно, оно старомодное, и крестили меня как Мери, — но папа называет меня только так.
— Замечательно! Храните добрые старые традиции, дорогая.
— А на мой взгляд, «Мери» звучит куда лучше, чем «Молли», — возразила миссис Хемли.
— Дело в том, что Мери звали мою маму и при ее жизни меня назвали Молли, — тихо пояснила девушка, опустив глаза.
— Ах, бедняжка! — воскликнул сквайр, не замечая молчаливого призыва жены сменить тему. — Помню, как все горевали, когда умерла миссис Гибсон. Никто не знал, что она больна: всегда такая свежая и веселая, — и тут вдруг раз — и конец, если можно так выразиться.
— Должно быть, кончина жены стала для вашего отца сильнейшим ударом, — продолжила миссис Хемли, после того как сменить тему не удалось.
— Да-да. Так неожиданно и почти сразу после свадьбы, — вздохнул сквайр.