Тут опять свидетельства расходятся. Одни ангоры утверждают, что Морис подал в суд но разбору трудовых соглашений и потребовал отступные. Антон Ноймайр утверждает, что разрыв произошел иначе. «В отчаянии от странных требований и чрезмерной опеки дяди, из-за которых она (Гели) практически не могла завести никаких знакомств, она начала интрижку с шофером Гитлера Эмилем Морисом, которая, однако, была быстро раскрыта бдительным дядей. В ответ на угрозы Гитлера Морис пригрозил, что в случае необходимости свяжется с газетой «Франкфуртер цайтунг» и проинформирует общественность об интимной жизни фюрера, который выставляет себя перед общественностью аскетом и образцом высокой нравственности. После этого Морис получил за молчание 20 тысяч марок, после чего смог стать владельцем магазина и независимым человеком, а Гитлер счел инцидент законченным».
Как обстояли дела на омом деле, сейчас, наверное, уже не установить. Но получение денег — факт твердо установленный. Так же трудно установить, какие именно отношения были в тот период между дядей и племянницей. Остается предположить, что и письмо написано, чтобы досадить дяде. Странным кажется тог факт, что Гели, несмотря на такую любовь к Морису, никак не отреагировала на его увольнение. Надо признать, что Гели не придерживалась, очень твердых моральных правил и добиться ее благосклонности не составляло большого труда.
Отто Штрассер тоже пытался ухаживать за Гели. Но тут Гитлеру не понадобилось много времени, чтобы устроить скандал. Штрассер подчинился. На следующий день к нему пришла заплаканная Гели и начала рассказывать с достаточными подробностями о странных притязаниях дяди. По ее рассказам, дядя заставлял ее раздеваться, сам ложился на пол, а Гели заставлял приседать над его лицом. Ему нравилось созерцание ее половых органов, но наибольшее наслаждение он испытывал, когда она мочилась ему на лицо. Она жаловалась, что дядя держит ее взаперти, никуда не пускает и она только с тоски уступила домогательствам Эмиля Мориса. Потом она якобы подслушала разговор, когда шофер шантажировал Гитлера и потребовал за молчание денег.
Вот как описывает это сам Штрассер: «Я знал все о патологических пристрастиях Гитлера. Как и все посвященные в его дела, я слышал во всех подробностях рассказ о тех странных вещах, которые, по словам фройляйн Гофман, Гитлер вынуждал ее делать. Однако я искренне полагал, что дочь фотографа — немного истеричка, и откровенно смеялся над ее словами. Но Гели, ничего не знавшая об этом любовном приключении своего дяди, слово в слово повторяла историю, в которую почти невозможно поверить».
Странно, что молодая девушка рассказывает такие неприглядные вещи не только человеку, в которого она вроде бы страстно влюблена, но и практически малознакомому Отто Штрассеру.
С начала 1928 года ежи практически неразлучны, Гитлер берет ее даже на совещания, где обсуждаются партийные проблемы. Они часто посещают ресторан «Остерия Бавария», где любила собираться партийная верхушка. Генрих Гофман рассказывал, что «если за столом была Гели, все вращалось вокруг нее, и Гитлер никогда не переводил разговор на себя. Гели была волшебницей. В ее естественной манере, которая была свободна от всякого кокетства, только одним своим присутствием создавала она наилучшее настроение всей компании. Все восторгались ею». Геббельс тоже находил ее «милой юной дамой». Трудно предположить, что Гели после элементарной брезгливости вдруг полюбила Гитлера. Скорее, ее вполне устроила красивая жизнь, пусть даже с небольшими неудобствами, другое объяснение найти трудно. Генриетта Гофман рассказывала, что Гитлер мог терпеливо ходить с Гели по магазинам. С завидной выдержкой он наблюдал, как она перемеряет все шляпки в магазине, чтобы потом купить берет. Он «всюду следовал за ней, как ягненок» и усердно старался прочесть любое желание в ее глазах. Ее желание поплавать в озере Химзее «было важнее, чем самое важное совещание», и, к прискорбию своих «партайгеноссен», он сопровождал ее в походах по магазинам. Уезжая из города, он отряжал двух сопровождающих для охраны, которые тенью следовали за ней повсюду. Когда Генрих Гофман осторожно намекнул, что подобное ограничение личной свободы рано или поздно сделает столь жизнерадостную молодую даму, как Гели, несчастной, тот резко ответил: «Я никогда не допущу, чтобы она попала в руки какого-нибудь мошенника или авантюриста… Я люблю Гели, я мог бы даже жениться на ней». Только ее он ревновал, больше никогда ему не пришлось испытать это чувство.