И тем не менее в официальной обстановке Гитлер был только вежлив, но не более. При этом он никогда не стеснялся высказывать свои мысли по поводу брака в ее присутствии. Ева злилась, иногда плакала, но утешала себя мыслью, что вот когда-нибудь… Она вообще часто витала в облаках, продолжая мечтать о карьере киноактрисы. Когда-нибудь, когда они с фюрером уже будут в возрасте, кто-нибудь напишет сценарий об их великой любви и она будет играть в этом фильме главную роль. Однако Гитлер ценит преданность Евы, и их отношения становятся все теплее, он даже время от времени закрывает двери дома перед Магдой Геббельс, которая явно не любит Еву и позволяет себе некорректные выпады в ее адрес. В 1938 году, перед вступлением в Австрию и своей поездкой в Рим, он оставляет завещание, в котором оговаривает ей пенсию от партии и среди наследников ставит ее на первое место. Только после Евы называются сестра Паула, сводная сестра Ангела и другие родственники. Готовясь к войне, Гитлер приказал сделать в доме Евы подвал-бомбоубежище, но оборудованный всеми возможными удобствами и подземным тоннелем, который вел в сад.
Чтобы уединиться, пара часто проводила время на квартире у Гитлера. Еве нравилось наблюдать, как ее возлюбленный каждое утро занимается у открытого окна с эспандером. Эту привычку он сохранял долгие годы, она позволяла ему выдерживать многочасовые приветствия. В отличие от Гели, Еву не волновали половые извращения ее избранника, и, судя по дневнику, она всегда с радостью ожидала минуты близости. Некоторые говорили о ней как о прекрасной наезднице, играющей хлыстом, пинающей и унижающей Гитлера, от чего тот приходил в сильное сексуальное возбуждение. Он полагал, что достигнуть истинного величия можно только пройдя через унижения. Другим местом встречи был Оберзальцберг. Гитлер очень любил это место и приезжал сюда, начиная с 1923 года. Посещение Евой деревенского дома происходило всегда по одной схеме.
Вот как описывает это Альберт Шпеер: «Через несколько часов (после приезда Гитлера) приезжал маленький закрытый «мерседес» с двумя секретаршами — фройляйн Вольф и фройляйн Шредер; в их обществе часто можно было видеть простую мюнхенскую девушку. Скорее миленькая и свеженькая, чем красивая, и держалась она очень скромно. Никто не мог бы догадаться, что это возлюбленная самого повелителя — Ева Браун. Это закрытое авто никогда не ездило вместе со всей колонной, чтобы его не связывали с именем Гитлера. Едущие совместно секретарши должны были как бы маскировать приезд возлюбленной. Меня всегда удивляло, что Гитлер и она избегали всего, могущего указать на интимную близость, — чтобы поздно вечером все же совместно проследовать в спальни верхнего этажа. Я так никогда и не смог понять, зачем понадобилось держать эту ненужную, неестественную дистанцию даже в узком кругу, от которого их отношения все равно не могли укрыться. Ева Браун соблюдала такую же дистанцию применительно ко всем лицам гитлеровского окружения… Позднее я понял, что ее сдержанность, из-за которой она многим казалась высокомерной, лишь прикрывает смущение, ибо она сознавала двусмысленность своего положения при дворе Гитлера».
Уже с 1933 года началась скупка, сперва через Гесса, потом Бормана, а затем и просто экспроприация всего Оберзальцберга. Верхнюю долину обнесли двойным проволочным забором, а проезд перекрыли. Постепенно там вырос целый городок с больницей, гостиницей, казармой для часовых. Основной дом был переименован в «Бергхоф». Он стоял на горе, и из окон открывался прекрасный вид. Неподалеку расположились виллы Бормана, Геринга и Шпеера. Здесь Ева прожила с 1936 по 1945 год. Вот как пишет о ней Г. Ликер: «Хозяйство в «Бергхофе» ведет тридцатилетняя, изящная, светловолосая мюнхенка, которая не только держит в руках весь персонал, но и умеет обставить все вплоть до последней мелочи так, как того желает фюрер. Ее зовут Ева Браун…
Самое благоприятное впечатление производит желание фройляйн Браун ограничиться только ведением хозяйства в «Бергхофе», чем до своею замужества занималась сестра Гитлера. То, что фройляйн Браун чужды замашки кинозвезды, хотя она внешне — типичная столичная секретарша со светскими манерами, я почувствовал вчера на киносеансе, когда, забывшись, поставил стакан на огромный новенький радиоприемник. «Только Борман не должен этого видеть, он его сюда внес, иначе будет скандал, а это ни к чему!» — Прошептав эти слова, она своим намеком избавила меня, человека, впервые оказавшегося здесь и вроде совершенно не интересного ей, от столкновения со «страшным громовержцем!».