— Что с нашим учителем? — в волнении спросили они.
Иоанна ничего не ответила, вернее, она хотела ответить, но не смогла, а лишь тихо заплакала. Ученики, опустив головы, ожидали, пока она перестанет плакать, а потом сказали:
— Мы хотим похоронить нашего учителя.
— Да, его надо похоронить, — кивнула головой Иоанна и повела мужчин к казармам стражников. Начальник стражи сразу же распорядился отдать тело казненного для погребения. Но когда стали просить голову пророка, он решительно отказался идти к жене тетрарха.
— Мне легче спуститься в преисподнюю, чем идти к этой женщине, — с горечью произнес он.
К Иродиаде Иоанна пошла сама.
Жена тетрарха, не раздеваясь, всю ночь просидела в своих покоях перед главою пророка. Она затуманенным взглядом смотрела на голову своего врага. Порой в ее глазах читалась неизбывная тоска о чем-то, навсегда потерянном. Именно теперь она поняла, что не победила того, кто мог разрушить ее мечту, ее с трудом добытое счастье. Нет, она сама побеждена.
Когда запыхавшаяся дочь прибежала к ней с рассказом о своем триумфе и просьбой дать совет, что можно попросить у тетрарха, Иродиада замешкалась только на минуту. За эту минуту у нее в голове пронеслись сотни вариантов всевозможных просьб, но уже в следующее мгновение она выпалила:
— Проси голову Иоанна Крестителя.
Вначале она даже сама не поняла, что сказала дочери. Эта дикая мысль выскочила словно вор, подстерегающий свою добычу. Девочка вытаращила на мать свои испуганные глаза.
— Да, да, дочь моя, проси только голову Иоанна, — все более укрепляясь в этой мысли, проговорила Иродиада, стискивая голову дочери в своих ладонях и покрывая поцелуями ее мокрое от пота лицо. — Я тебе отдам свои драгоценности, свои наряды. Все что захочешь, бери, только проси голову Иоанна.
После таких щедрых посулов девочка сразу повеселела, вырвалась из материнских объятий и побежала в пиршественный зал. Иродиаде вдруг захотелось вернуть дочь и сказать, что отменяет свою просьбу. Она уже протянула в сторону дочери руку, но потом опустила ее, понимая, что не в силах переменить свое решение.
Теперь, глядя на голову пророка, Иродиада задавала себе вопросы: «А что надо было делать? Вернуться в Рим к пьянице мужу и дальше влачить свое жалкое существование содержанки, зависящей от милостей императора? А дочь, которую надо пристроить? Почему вдруг кто-то решает за нее, как ей жить и с кем ей жить? Разве это справедливо? И что и этой жизни вообще справедливо? Кругом зависть, подлость, обман, жестокость. Что им можно противопоставить, как не ту же подлость и обман?»
Мысли Иродиады прервала служанка, которая доложила, что ее хочет видеть жена домоправителя Хузы. Иродиада вышла в соседние покои, чтобы принять Иоанну. Та вошла бледная и взволнованная, долго не решаясь заговорить. Когда Иродиада стала уже терять терпение, Иоанна, потупив голову, промолвила:
— Госпожа, ради всего святого отдайте мне голову Иоанна для погребения.
Иродиада задумалась.
— Разве ты не понимаешь, что этого делать нельзя?
— Не понимаю, — искренне удивилась Иоанна.
В глазах Иродиады засветился страх. Понизив голос, словно она боялась, что их могут услышать, проговорила:
— Если голову соединить с телом, то он воскреснет. Ведь он же святой.
Иоанну не столько поразила идея о воскресении пророка, сколько то, что Иродиада признает убитого ею пророка святым. «Неужели, зная о святости этого человека, она решилась на его убийство?» — с ужасом подумала Иоанна. Иродиада, словно подтверждая ее мысли, сказала:
— Я думала, что святой страшен для меня, пока он живой, но теперь поняла, что мертвый он еще страшнее.
Больше Иоанна не могла слушать и в ужасе выбежала от нее. Ученикам она сказала, что Иродиада отказывается отдать голову Иоанна Крестителя. Но как только у нее появится такая возможность, она обещала им сама предать погребению голову пророка. Ученики, подавленные горем, только молча кивнули Иоанне и, взяв тело пророка, тронулись в путь, чтобы предать погребению своего учителя в Себастии, куда не распространяется власть тетрарха.
Вскоре Антипа узнал, что основное войско арабов выступило из Петры[42] и стягивает свои силы к границам Гамалитиды. Антипа тоже повелел своему войску двигаться к Гамалитиде, чтобы дать решающее сражение. Кроме войск, собранных в Галилее и Перее, к нему примкнули отряды наемников из тетрархии Филиппа. С этими силами Антипа надеялся разбить арабов. Войско Антипы вступило в бой, когда еще не все силы тетрарха были стянуты к месту сражения. Их увлекло ложное отступление основных сил арабов. Увлекшись погоней, конница Антипы угодила в ловушку. Как только конная лава вошла в ущелье, прятавшиеся до этого арабские лучники стали из укрытий расстреливать сгрудившуюся конницу, словно забивая скот на бойне. Другие силы Ареты обошли пешие полки галилейских копьеносцев благодаря отрядам из тетрархии Филиппа, которые перешли на их сторону. Обойдя галилеян, арабы ударили по тылам так неожиданно, что войско, растерявшее весь воинственный пыл, бежало. В народе распространилось мнение, что поражение Антипы, было Божьим наказанием за казнь Иоанна Крестителя. Антипа, чтобы избежать нареканий со стороны Рима, написал Тиберию жалобу на Арету и прекратил военные действия.