Не успел я даже осмыслить произошедшее, как ко мне, чуть ли не на коленки, мадам такая села, важная вся из себя. Села, значит, и глазками своими стреляет. Она поначалу, вроде, нормальной оказалось. Разговорились мы с ней. Но как только я заикнулся про свою обычность, она тож резко подскочила и говорит мне, мол, «не буду я с тобой снюхиваться, ты обычный и мне с тобой скучно будет». Вот так вот.
Потом ещё ко мне красотка одна подошла, ноги до ушей. Тож убежала в итоге. Потом была на спортивном стиле девчушка. Она убежала еще быстрее. Оно и понятно, она же спортсменка. Блондинка еще была. Котиком меня называла. Потом брюнетка — меломанка. Она музыку постоянно в наушниках слушала, не отрываясь, даж когда пыталась со мной разговаривать, а мне чуть ли не кричать приходилось. Ещё две рыжих подошли и ушли. Одна страшненькая была, типа, интеллигентка, но когда узнала, что я обычный, то послала меня куда подальше. Затем шатенка была, красивая такая. Мне она сразу приглянулась, а я ей нет. А также была девушка в длинном платье, которая убегала от меня, да чуть даже не упала.
В конце концов ко мне подошла большая толстушка. Я подумал: «Она-то, наверное, подобрее будет этих худосочных». Ну и села, она, короче, на скамейку рядом.
— Привет, — говорю ей доброжелательней некуда.
— Я с обычными не общаюсь, — во че она мне сказала. Видать, все уже растрепали, что я — обычный. — Я пришла посидеть и поесть.
И она реально достала какие-то булки, и начала просто жрать, да так, что аж крошки на меня сыпались.
Короче, сидел я так, может, с полчаса, а может, и больше. Никто ко мне не подходил. Я пытался с кем-то заговорить, но и это тоже не получалось.
В итоге ко мне подошел пацан, вылитый Димон, такой же прилизанный и надушенный, будто весь флакон одеколона на себя вылил.
— Не расстраивайся, что ты обычный, — говорит он таким же слащавым и очень противных голосом.
— Ага, спасибо.
— Можешь ты уйти, пожалуйста, — говорит он мне, — А то ты скамейку всю занял, а людям сидеть негде.
Короче, вы поняли. Меня уже оттуда прогоняли. Типа, обычным и одиноким там делать нечего. Ну, я и встал, отряхнулся от крошек и поплелся обратно в гордом одиночестве. А повсюду сидели пацаны с девчонками, сюсюкались, обнимались, целовались. Меня от этой блевотины чуть там и не стошнило.
Пришел я, значит, к воротам и стою, жду своих, так сказать, саратничков по обычности. Стою, стою, а их все нет. Час этот давно уже прошел-то. Я уж злится начал, и на них, и на себя, за то, что отпустил их. Плюнуть я на них хотел, да поехать домой. Но мы ж, типа, одна команда. «Да и что эти ненормальные с ними сделают?» — подумал я. Совесть, короче, чё-то не на шутку разыгралась. Ну и пошел я их искать. Сначала на поиски мелкой отправился.
Искал я ее на этом шмакодявском участке, или как его там правильно назвать. Потом пошел к колесу обозрения. Её там не было. На каруселях тоже. Вышел к озеру. Пошел по кругу. Ищу ее. Смотрю — Соня лежит, да ещё с патлатым каким-то. А там в этом парке теплее как-то было, чем вообще на улице. Обогреватели у них там были какие-то, что ли. Ну и вот, они, значит, на одеялко улеглись и за руки держаться. Патлатый этот что-то ей активненько втирает, и потихоньку так нависает над ней, и наклоняется. Засосать, видимо, хочет. А что ж еще? Ну, и я подбежал к ним резко, и скинул его. А он, значит, как мякиш какой-то отвалился. Сам — то он немаленький был, но даж слова мне не сказал. Лежит такой, типа, довольный и на Соню смотрит. Я эту дурочку взрослую схватил за руку и поднял.
— Куда ты, милая? — застонал любовничек этот недоделанный.
— Я вернусь к тебе, любовь моя, — застонала в ответ Соня.
«Ага, вернешься, как же. Только через мой труп, если», — подумал я и потащил ее подальше от этого психа ненормального.
Пришлось мне ее за руку таскать повсюду и Настю искать, потому что она смылась бы от меня, дай ей только повод.
Зашли мы сначала в кафешки эти все. Мелкой там не было. Потом опять прошвырнулись по каруселям и вышли в парк. Идем, значит, смотрю — сидит математик этот великий наш, олимпиадник горемычный. Уселся он на скамеечке с этой девчулей, и руку на спину ей положил, и стихи рассказывает. У лукоморья дуб там и ещё че-то. А она сидит, и восторгается прям, и чуть ли не хлопает. Я его хватанул, а он от нее оторваться не может. Рука у него, тип, прилипла. Отодрал я его от нее кое-как в итоге и за собой потащил.
— До свидания, Маша, — говорит он ей.
— До свидания, Леша.
Идем мы, а я их обоих за руки держу, чтоб не сбежали. А им все равно как будто. Они, как овощи какие-то тащатся за мной и всё.