— Так, Колбаскин, — говорит она небрежно. — А, здесь все понятно, опять не выучил, можешь даже не вставать.
Но я резко подскочил и говорю громко:
— Нет, я готов!
Она, значит, шары сразу вылупила, типа, не ожидала такого разворота событий.
— Ладно, — говорит, — выходи тогда, посмотрим, как ты выучил.
Нервничал я дико, естественно, но начал как положено: с автора, с названия. Ну, а потом понеслась. Я, тип, приставил, что я сестренке своей рассказываю, а она сидит на кровати и смотрит на меня с умилением таким детским. С расстановкой, с выражением распинался я там, как по нотам, короче. Ну и вот, рассказал я всё и стою там, как дурачок, а эти все однокласснички мои и училка смотрят на меня, рты пораззявили, типа, я не стишок какой-то задрипанный выучил, а целую поэму наизусть рассказал, да при том, сам её и сочинил.
— Молодец, Колбаскин, — сказала Любовь Алексеевна, — четверку тебе поставлю, неси дневник.
И поставила она мне еще одну микроскопическую оценку. Увидела, значит, что я уже одну четверку по геометрии сегодня получил, и говорит:
— Растешь, Колбаскин, старайся еще.
Я такой думаю: «Ничего себе, куда мне еще стараться-то. Совсем, что ли? И так мой предел, потолок, так сказать».
Наступила перемена. Хотел я вообще физику повторить, но че-т меня уже тошнило от нее. Так что я просто сидел и смотрел на то, что вытворяли одношкольники мои. А вытворяли они опять всякую сверхнездоровую ерунду.
Мелочь там всякая носилась по школе, типа, в доганялки сверхбыстрые играли. Те, кто летал, тоже соревновались в кто кого обгонит. Сверхсильные сбились в маленькие кучки и хвастались своей бицухой друг перед другом, или же в армрестлинг фигачились. Те, кто мысли умел читать, всё обсуждали кого-то и посмеивались, то над тем, то над другим. Любовники-обольстители или как их там правильно-то назвать, искали себе жертв. Димон опять сидел с какой-то новой фифочкой и что-то ей активно втирал. Невидимки тоже сформировали свою группу. Об них, короче, все время кто-нибудь, да стукался, и возмущался, а они в ответ его ругательствами обсыпали. Эти огнепуляльщики и ледышки спорили все время и дуэли, типа, устраивали. Выясняли, кто круче. Были и приколисты тоже. У одних, у которых регенерация была сверхбыстрая (к ним и Ванька относился, хохмач этот недобитый). Они, значит, че делали. Подбегали они неожиданно к девчонкам, и палец там, или даж руку ножиком резали. А там кровища такая, как будто. Девчонки, естественно, визжат и пищат, а у них все сразу и заживает. Но долго они не веселились, потому что неожиданно завуч появилась, и всех их позабирала к себе. Были и такие, которые предметами, управляли. Им очень нравилось скамейки поднимать вместе с людьми и смотреть, как они визжат. Были еще те, кто силовые поля создавал. Идет, значит, кто-нибудь так спокойненько вообще. Идет себе, идет и — бац — врезается со всей силы башкой во что-то и отлетает. А во что врезался, от чего отлетел, неизвестно. То есть, вы поняли: забавлялись там, кто как мог.
Ну вот, прозвенел звонок, и мы начали заходить в этот ужасный кабинет физики. Холодно там было, как обычно. Физичка как увидела меня, глаза свои сразу округлила и брови вскинула наверх. Удивилась, видать, очень, че я приперся сюда вообще.
— Колбаскин, ты что здесь делаешь? Тебя освободили от занятий. У нас сейчас сложная контрольная, все равно два получишь, можешь идти.
— Нет, — говорю, — спасибо вам Наталья Дмитревна за заботу, но я останусь и напишу контрольную. Я же все-таки с первого класса в этой школе учусь, так что имею на это полно право.
Высказал я ей это, а она еще пуще выпучилась на меня и говорит таким ослабшим голос:
— Хорошо, садись тогда.
Мы все и уселись.
— Ручки и черновик оставить, все остальное убрать. Увижу, что кто — то списывает, быстро в окошко вылетит.
— А если кто летать не умеет? — спросил Ванька, и на меня посмотрел, и заржал.
— Научится, — сказала физичка и начала раздавать свои тетрадки для контрольных.
А она, короче, была повернута на этих тетрадках. Они у неё обязательно должны были быть: одноцветные, без рисунков, в обложке, с ровными уголками и нельзя было корректором ничего замазывать, только аккуратно зачеркнуть и сверху правильно написать. В общем, маразматизм полнейший. Да, и еще надо было обязательно писать только синей шариковой ручкой. Гелевой нельзя, а черной, тем более. Бзик какой-то. Я так однажды черной ручкой контрольную написал, а она заставила меня всю тетрадку заново переписывать, за весь год почти. А разница-то какая? Черная, синия, слова-то и цифры одни и те же.