Да и какой толк от прошлых с ним встреч? Можно сказать, никакого — одно разочарование да и только. Совсем другое дело, когда встречу со Сталиным организовал у себя Горький. Но там стоял вопрос об издательстве второй книги романа «Тихий Дон». И говорил в основном Горький, расхваливая роман и талант его автора: это эпохальное произведение нельзя обрывать в самом начале, тем более что первая книга была встречена читателями с огромным интересом, а лично он, Горький был просто потрясен и прекрасным литературным языком, и нескрываемой любовью автора к своим героям, но именно на этой основе рождаются великие произведения.
Сталин слушал, кивал головой, обещал прочитать и, если все именно так и обстоит с этим романом, то дорога для него будет открыта.
Прощаясь, он задержал руку Шолохова в своей, спросил:
— Пару недель подождете?
— Конечно, товарищ Сталин! — воскликнул Михаил. — Год уж жду — и никакого решения.
— Критические отзывы о первой книге читал, — продолжал Сталин. — Мне показалось, что критика вполне обоснована. Поэтому даже не стал открывать вашу книгу. Заранее прошу извинить. Мнение Алексея Максимовича перевешивает все остальные.
И действительно, через две недели все изменилось: книга пошла в печать, вернув надежду Михаила, что и следующие книги не залежатся под сукном самонадеянных издателей.
Вторая встреча состоялась в минувшем в декабре. Помнится, в дверях столкнулся с выходящим из сталинского кабинета главным редактором «Правды» Мехлисом, о котором много слышал всякого, и поразился этому вроде бы знакомому по портретам лицу: оно было надменным и тупым. А говорили, что у него лицо фанатика — ничуть не бывало. Потом… потом комната охраны, за ней довольно большой кабинет, отделанный деревом, стол вдалеке, а возле него — Сталин.
Шолохов шел к нему по красной ковровой дорожке, а Сталин, что-то отложив, — ему навстречу. Встретились почти посредине, руки соединились в пожатии, рыжеватые глаза из-под кустистых бровей, узкий лоб, рыжеватые же усы и виски, сероватое лицо в оспинах, маленький рост… — все это Шолохов схватил взглядом, а сердце так стучало, что казалось — вот-вот остановится. И в голове ни единой мыслишки.
— Так вот вы какой, товарищ Шолохов, — произнес Сталин будто бы с удивлением, будто бы никогда с Шолоховым не встречался, а глаза… глаза, точно два ствола, заряженных волчьей картечью. — Не удивительно, что ваши коллеги по перу так, мягко говоря, изумились, прочитав первую книгу «Тихого Дона», — продолжил он раздумчиво, точно говорил сам с собой. — Но так, собственно, и должно быть: талант себя с особенной силой проявляет в молодости. Взять хотя бы Лермонтова… Или я не прав? — И повел к столу.
— Не знаю, товарищ Сталин: как-то не задумывался об этом, — честно признался Михаил.
И вспомнил, зачем он сюда пришел.
И дальше, торопясь, боясь показаться многословным и отнимать слишком много времени у такого занятого человека, заговорил о том, что так хозяйствовать, товарищ Сталин, нельзя, так единоличника в колхоз не заманишь, а самого колхозника работать в полную силу не заставишь.
А Сталин ему: новое, мол, всегда пробивает себе дорогу со скрипом, старое сопротивляется, люди учатся на своих ошибках, безошибочных рецептов на все случаи жизни нет и не может быть…
А он ему, Сталину, свое: все это, мол, так, но это взгляд сверху, издалека, когда не на твоих глазах голодает ребенок, тем более что можно и нужно по-другому…
А Сталин продолжал учительствовать своим размеренным тихим голосом, но все о том же: не власть виновата, а обстоятельства, сопротивление кулаков, дикость и невежество крестьян, подстрекательство церковников, отсутствие опыта у руководителей. Все это надо пережить, стиснув зубы, без нытья и паники…
Через несколько минут зашел Ворошилов, чуть позже — Орджоникидзе, молча сели, глубокомысленно уставились на Шолохова, как на некое чудо, хотя он знаком с обоими.