— Нет. А что там?
— Гляньте-таки уже сюда.
Леонид взял газету и увидел на второй странице сообщение о расстреле заговорщиков против советской власти, обведенное красным карандашом. И среди них фамилии своих товарищей по училищу: Кузьмин, Сорокин, Журавлев, Перельцвейг… Значит, когда он разговаривал с Урицким, их уже не было в живых… Боже мой, если бы он знал…
Каннегисер даже задохнулся от столь неожиданного известия, оттого, что его провели за нос как… как мальчишку, что он даже не мог предположить, чем все это обернется на самом деле, хотя Урицкий и его ведомство давно показывают себя во всей своей дьявольской неукротимости. Но то касалось других, а теперь коснулось тебя самого, и ты ничего не сделал, чтобы предотвратить…
Леонид встал, постоял в раздумье, сел, достал портсигар, вытащил непослушными пальцами папиросу, долго не мог зажечь спичку, наконец закурил, откинулся на спинку скамьи: он был потрясен, растерян, подавлен, не знал, что делать: сейчас ли вернуться в Чека и застрелить Урицкого, или…
— Я таки знаю, — заговорил черный господин сочувствующим тоном, тоже закурив папиросу, — что вы только что от Урицкого. Мне таки известно, за что между вами шел уже разговор. И чем он уже закончился. Так вот…
Господин выпустил дым изо рта, глядя на шпиль Адмиралтейства, вокруг которого с криками метались вороны и галки, при этом слегка задрал голову, обнажив спрятанную в шарф часть черной с проседью бороды. Затем продолжил:
— Так вот, я и говорю: ваше решение мы таки вполне одобряем…
— Какое решение? — подался к черному господину Каннегисер, до которого не сразу дошел смысл сказанного.
— Ваше решение убить Урицкого.
— Откуда вы знаете?
— Нам таки положено знать уже все, — отрезал господин. — И не задавайте лишних вопросов. У нас…
— У кого это — у вас? — раздраженно перебил черного господина Каннегисер, не обращая внимание ни на его предупреждение, ни на его категорический тон. В эту минуту он ненавидел не только Урицкого, но и этого господина, и всех-всех-всех, потому что никто из них не сделал ничего, чтобы предотвратить это отвратительное убийство. Он ненавидел и самого себя — за то же самое. — Я не люблю, когда со мной играют в прятки, — отрезал Леонид, хотя сейчас ему было совершенно безразлично, играют с ним или нет.
— У нас — это у нас, мой друг, — усмехнулся господин одними губами, в то время как глаза его, черные, с голубоватыми белками, смотрели строго и неулыбчиво. — Так вот, у нас есть до вас предложение… пожелание, просьба, требование… рассматривайте это, как вам уже будет угодно. — И снова выпустил дым изо рта, сложив губы куриной гузкой. Он явно никуда не спешил, незаметно втягивая Каннегисера в свою игру.
— И все-таки… позвольте вопрос? — не выдержал юнкер.
— Ну-с?
— В чем ваше требование? И почему вы стоите за этот теракт?
— Что ж, эти вопросы с вашей стороны вполне уже правомерны. И я таки вам на них отвечу. Начнем со второго вопроса. Мы знаем, что покушение на Урицкого все равно состоится. Мы знаем, что это покушение намечается со стороны черносотенцев. А это откроет плотину для еврейских погромов. Если же известное вам лицо будет убито евреем, то русские увидят, что не все евреи думают одинаково с товарищами Урицким, Зиновьевым, Троцким и прочими. Это таки внесет расстройство в ряды наших врагов. Что касается до наших требований, то они заключаются в том, чтобы вы исполнили свой приговор тридцатого августа. Ни днем раньше, ни днем позже. Я думаю, что трех дней для подготовки акции вам таки будет уже вполне достаточно.
— Почему именно тридцатого?
— Потому, что так уже нужно. Зато я вам обещаю: если вас арестуют, мы сделаем со своей стороны все, чтобы вас освободить. Или, во всяком случае, не тронули уже ни ваших родственников, ни ваших друзей и знакомых. И, наконец, последнее. Уверяю вас, что, совершив эту акцию, ваше имя войдет в историю… Евреи всего мира будут вас помнить и молить за вас бога.
— Мне слава не нужна, — отрезал молодой человек, хотя думал о своем будущем почти теми же словами, какими обрисовал его черный господин. — Что касается сроков… я подумаю, — произнес он, хмуря свой юношеский лоб.
— Надеюсь уже, пяти минут вам таки хватит?
Каннегисер покосился на черного господина. Затем перевел взгляд на шпиль Адмиралтейства. Вокруг него по-прежнему летали галки и вороны. И в голове, подобно чем-то обеспокоенным птицам, крутились какие-то слова, ритмические строчки, фамилии расстрелянных, но ничего серьезного, то есть ни о чем таком решительно не думалось, хотя все это странно и непонятно. Если же в голове и появлялись какие-то полумысли, то тут же и пропадали, точно испугавшись стать мыслями. Да и о чем думать? Все давно обдумано и решено. Этот Урицкий — омерзительнейший тип, ему не место на планете Земля. И потом… после убийства Урицкого и его, Каннегисера, смерти… — а он, Леонид, знает наверняка, что тоже погибнет, — люди взбодрятся, почувствуют угрызение совести за свою бездеятельность, покорность и равнодушие к судьбам отечества… Да, именно Отечества. К тому же он смоет позор со своей фамилии, навлеченный на нее старшим братом. А тот факт, что этот черный господин хочет, чтобы акция возмездия совершилась тридцатого, так пусть будет тридцатого. Лично для него, Леонида Каннегисера, это не имеет ни малейшего значения. Более того, появилась определенность, не придется откладывать в долгий ящик исполнение решения, мучиться сомнениями.