Сталин отошел от окна, вернулся за рабочий стол. Напротив сидел нарком внешней и внутренней торговли Анастас Иванович Микоян, отвечающий за эвакуацию предприятий промышленности и транспорта, сырья и материалов из районов, которым грозит оккупация. Глянув вопросительно на Сталина, разжигающего трубку, Микоян продолжил доклад:
— Из Донбасса вывезено практически все промышленное оборудование и различные материальные ресурсы, большая часть рабочих и инженерно-технических работников вместе с семьями. Основные районы размещения: Урал, Западная Сибирь, Казахстан. Часть шахт затоплена, подъемники взорваны, доменные печи повреждены настолько, что их восстановление займет не менее года…
Сталин слушал монотонный голос наркома, окутывался дымом, мрачнел.
— Почему из Минска, Гомеля, из других городов Белоруссии не успели вывезти почти ничего? Немцы пишут… — Сталин ткнул черенком трубки в листы бумаги, лежащие на столе, — пишут, что русские упаковали оборудование, которое немецким специалистам осталось лишь погрузить и вывезти в Германию в качестве подарка от нераспорядительных русских чиновников. Как такое могло произойти? Почему, если не могли вывести, не уничтожили, оставив врагу?
— Все линии были заняты перевозками войск в западном направлении, товарищ Сталин. — Не хватало вагонов и паровозов. Но большую часть оборудования мы все-таки вывезли. Что касается уничтожения материальных ценностей, то наши люди не всегда вовремя получают информацию о положении на фронте. К тому же это не наша задача, — добавил Микоян и с опаской посмотрел на Сталина. Но тот промолчал, и он продолжил: — Сейчас заканчиваем эвакуацию из двухсоткилометровой прифронтовой зоны на юге и в центре. Что касается Ярославля и Вологды, то, по заверениям Генштаба, немцев туда не пустят, самолеты — тоже.
— Заверения Генштаба, — проворчал Сталин. — А в Саратове нефтеперегонный завод разбомбили. Вот вам и заверения. — Помолчал, пыхая дымом из трубки, продолжил: — Хорошо, заканчивайте эвакуацию и одновременно вплотную занимайтесь устройством заводов на новом месте. Нам нужны снаряды, патроны, танки, самолеты. Бензин и солярка — тоже. Не позже середины ноября мы должны увеличить производство вооружения вдвое.
Микоян поднялся, заверил:
— Сделаем все, товарищ Сталин, что в наших силах.
— Надо сделать больше.
Микоян согласно опустил голову, подождал несколько мгновений и пошел к двери. Навстречу ему уже шагал Поскребышев, держа в руках красную папку. Остановившись в двух шагах от стола, заговорил тихим голосом:
— Вы хотели закончить письмо Черчиллю… — и вопросительно уставился на Сталина маленькими глазками на большом круглом лице.
— Садись, — велел Сталин. Спросил: — Что нового на конференции? Как ведут себя союзники?
— Торгуются из-за каждого танка и самолета, из-за каждой тонны алюминия и колючей проволоки. Но сегодня должны подписать согласованное решение.
Сталин кивнул головой, попросил:
— Прочти-ка мне последний абзац.
Поскребышев кашлянул в кулак, стал читать:
«Не скрою от Вас, что наши теперешние потребности военного снабжения ввиду ряда неблагоприятных обстоятельств на нашем фронте и вызванной этим эвакуации новой группы предприятий не исчерпываются согласованными на конференции решениями, не говоря уже о том, что ряд вопросов отложен до окончательного рассмотрения и решения в Лондоне и Вашингтоне, но и сделанная Московской конференцией работа обширна и значительна. Надеюсь, что Британское и Американское Правительства сделают все возможное, чтобы увеличить месячные квоты, а также чтобы уже теперь при малейшей возможности ускорить намеченные поставки, поскольку предзимние месяцы гитлеровцы постараются использовать для максимального нажима на СССР».
— Хорошо. Продолжим, — произнес Сталин и пошел вдоль стола для заседаний, вернулся назад, и только после этого принялся диктовать глуховатым голосом, однако четко выговаривая каждое слово: