Вспомнил Алексей Петрович и о том, что Капустанников одно время посещал в Домлите секцию современного романа, которой сам же Алексей Петрович и руководил, и почти всегда спал во время обсуждений. При этом спал, сидя вполне нормально, с открытыми глазами и даже не роняя головы, только глаза были пустыми, будто ушла из Капустанникова жизнь и шастает где-то поблизости, заглядывая в чужие души. Его даже будить было страшновато: вдруг вообще не проснется, не оживет, душа не успеет вернуться в его тело, так и останется оно сидеть, тараща в пустоту пустые же глаза.
Алексей Петрович иногда остановит бег своей речи, точно загипнотизированный пустым взглядом спящего человека, и все тоже затихнут и повернутся к Капустанникову — и тот сразу же очнется, выдавит на длинном лице виноватую улыбку и скажет что-нибудь вроде того, что да-да, я тоже так думаю, и писатель был совершенно прав в трактовке данного образа… или что-нибудь в этом роде, но всегда удивительно впопад, будто он и не спал нисколечко.
После окончания военных курсов Капустанников пропал из виду, и Алексей Петрович подумал тогда, что, может статься, разоблачительная деятельность молодого писателя повернулась к нему совсем не тем боком, на какой он рассчитывал. Если он вообще на что-то рассчитывал. Так что лучше быть от этого Капустанникова подальше: тогда не втянул, так теперь втянет — с него станется.
И Алексей Петрович поднял воротник шинели и уткнулся в него носом. И вовремя: Капустанников вдруг оглянулся и уставился на их машину, что-то высчитывая в своем медлительном уме. Алексей Петрович исподлобья следил за ним сквозь бахрому ресниц.
— Может, в объезд? — спросил Чертков. — А то проторчим здесь до кузькиного заговенья.
— Люди ждут, значит, скоро, — проворчал Алексей Петрович, наученный более чем трехмесячным опытом скитания по военным дорогам, и зевнул, показывая, что хочет спать и не расположен к разговорам.
— Что ж, подождем, — тоже ворчливо согласился Чертков. И тоже зевнул, так что Алексей Петрович чуть не прыснул со смеху, уже не впервой отмечая, что Чертков иногда буквально копирует его, Задонова, поведение.
Погибший Кочевников был не таким. Более того, именно Алексею Петровичу приходилось следовать многоопытности первого своего фронтового шофера. А с Чертковым все наоборот: мальчишка. Ну да бог с ним. Пооботрется, заматереет — впереди еще о-е-ей сколько. А так человек он очень старательный, умелый, честный и не глупый.
Глава 24
В лобовое стекло постучали. Алексей Петрович вывалился из сна, как вываливаются из вдруг накренившейся телеги, испугался, открыл глаза и увидел близко от себя лицо Капустанникова, расплывшееся в широкой идиотской улыбке.
«Попался-таки», — подумал Алексей Петрович, впрочем, без огорчения, делая, однако, вид, что не узнал стучавшего, взглядом спрашивая, что тому нужно.
Сквозь стекло донеслось:
— Товарищ интендант третьего ранга! Алексей Петрович! Здравствуйте! Это я, Капустанников! Помните? Как я рад снова вас встретить!
Сидеть далее и делать вид неузнавания было глупо, и Алексей Петрович открыл дверь машины и выбрался наружу. Проснувшийся Чертков огляделся по сторонам, спросил:
— Что, уже ехать?
— Спите, Алексей, спите, — посоветовал Задонов с усмешкой. — Быстрее мост наладят.
А Капустанников уже стоял сбоку и держал руку, слегка согнутой в локте, для пожатия.
— Здравствуйте, товарищ Капустанников, — произнес Алексей Петрович, пожимая широкую ладонь капитана. — Какими судьбами?
— Военными, Алексей Петрович, военными! — еще шире осклабился Капустанников. И вдруг, вытянувшись и прижав руку к фуражке, выпалил: — Разрешите представиться, товарищ интендант третьего ранга? Старший политрук Капутанников! Собственный корреспондент газеты «Труд»! Следую в район Волоколамска по заданию редакции с целью написать очерк о танкистах!
«Стар-пол-кап, — отметил Алексей Петрович бросающееся в глаза ниспадающее звучание начальных слогов в звании и фамилии. — Впрочем, когда станет батальонным комиссаром…» А вслух произнес снисходительно:
— Вольно, политрук. Вольно. Я вам не генерал, чтобы передо мной тянуться. — И, еще раз оглядев Капустанникова с ног до головы, похвалил: — Что ж, видать, наша с вами учеба на военных курсах приносит свои горькие плоды.