Ему пришлось с ней повозиться. Хотя она пришла к нему сама и не только не сопротивлялась, но даже старалась ему помочь, но, видно, болезнь что-то сделала с ее телом, изломав ее женскую сущность, — так тяжело принимала она его в себя, с такими муками, но и с упорством неистовым требуя, чтобы он завершил свое дело. А когда все кончилось, стала гнать его с постели, по-кошачьи подгребая под себя простыню руками и ногами, натягивая одеяло.
— Уходи! Уходи, пожалуйста, — просила она дрожащим в лихорадке голосом, в то время как он, еще не отдышавшись и не придя в себя, пытался по-мужски грубовато завершить для нее первую любовную близость с мужчиной необязательными ласками.
Несколько обиженный, Василий поднялся, успев, однако, заметить обильно испачканную кровью простыню, и как Инна поспешно старается скрыть от него следы своего трудного превращения в женщину.
Набросив на плечи халат ушедшего на войну отца Инны, он покинул спальню. Через полчаса она нашла его стоящим возле окна в маленьких сенях, молча взяла за руку и снова привела в свою комнату.
— Ты не сердишься на меня? — спросила, робко прижимаясь к нему, когда они легли снова на прибранную постель.
— Нет, не сержусь. За что мне на тебя сердиться?
— Так… Я подумала… — она судорожно вздохнула и продолжила: — Мы больше не увидимся с тобой — я знаю. Вот я и решила… Ты не думай — я не стану тебя преследовать. Но я никогда не забуду, что с нами было… И вообще… я, наверно, скоро умру.
— Вот глупости. Не выдумывай. Надо верить, что будешь жить долго. Без этого даже от насморка не вылечиться.
— Я знаю. Но дело не в этом. — Она долго молчала, осторожно вздыхая и робко гладя его плечо твердыми пальцами, потом вдруг произнесла горячо и с каким-то даже исступлением: — Ах, как бы я хотела, чтобы у меня родился ребеночек! Как бы я хотела! Тогда бы я жила долго.
Василий повернулся к ней всем телом, вгляделся в ее блестящие глаза и, веря, что только от него зависит жизнь этой девчонки, зашарил по ее телу рукой, коленом раздвинул ноги и, заглушая губами ее стоны, принялся вновь терзать ее тело…
Глава 12
Камуфлированная «эмка» катит по песчаной проселочной дороге. Два световых щупальца шарят по бронзовым стволам сосен, натыкаются на темные кусты можжевельника. Иногда блеснет белой корой тонкая березка, спугнутая птица шарахнется сослепу в заросли вереска, заяц кинется за своей тенью и пропадет на повороте, ночные бабочки, жуки выстреливают из темноты и бьют в лобовое стекло.
Подполковник Артемий Дудник, бывший начальник оперативного отдела штаба Северо-Западной погранзоны, а с понедельника, то есть с 23 июня 1941 года, согласно приказу начальника погранвойск СССР, начальник сто первого погранотряда, дремлет на заднем сидении.
Вот и еще кусок жизни остался позади. В Каунас ему, скорее всего, уже не вернуться. Сегодня утром Артемий собрал свои вещички в чемодан и вещмешок, Цветана собрала свои, он посадил ее вместе с дочерью в вагон поезда: в четыре часа пополудни она будет в Пскове, там ее встретит дед, отец подполковника Кукушкина, и отвезет к себе в деревню. Лето они проведут там, а дальше… дальше один бог знает, что может случиться: война, судя по всему, не за горами, так что будет лучше, если Цветана окажется подальше от границы и они поживут какое-то время врозь. Может быть, потом начнут семейную жизнь сначала и по-другому. Говорят, разлука помогает что-то важное разглядеть издалека, что-то неважное забыть и простить.
Размолвка у Артемия с женой вышла из-за пустяка. Как и все предыдущие размолвки. Он даже не помнит, из-за чего. Да это не так уж и важно. Зато он видел, что Цветана все дальше и дальше уходит от него, а он ничего не может с этим поделать: и не знал, что и как, и мужская гордость не позволяла.
Теперь, по прошествии времени, первые месяцы после женитьбы казались Артемию непостижимым счастьем, которое уже не повторится, хотя и в этом счастье он всегда чувствовал как бы натянутую струну, готовую лопнуть при первом же неосторожном движении. И Артемий был очень осторожен, но что толку, если женщина тебя не столько любит, сколько снисходит до твоей к ней любви! Рано или поздно ее отношение к тебе должно вылиться либо в одну лишь привычку и «несение креста», либо переплавиться в неприязнь и растущую неудовлетворенность.