– Андреева?
– Да! Это этот сука, Паасонен, придумал. Знали «финики», что я в Михайловском. Слушают и вас, Петр Петрович, и нас. Надо чаще волну менять. Но не сейчас. К «летунам» я заходил, на них надежды никакой. Я два часа назад отправил Сашку обратно в Михайловское. Через час, как рассветет, устроим «концерт», что я не приехал, что вы меня ждете в управлении срочно, а я задерживаюсь. Саша доложит, что ждали утра, так как не безопасно, что в соседней части потери двух машин. Дескать, выезжаем в пять утра на двух «доджах». Пойдут четыре машины. Две уже вышли, ждут остальных в Подпорожье. У всех машин сзади прицеплены четырехствольные зенитные пулеметы. И по четыре пулемета на каждой. Пойдут растянутой колонной: один впереди, один сзади и два в центре плотной колонной. Встретим сволочей.
– Считаешь, необходимо?
– Иначе мы этого стервеца не выхватим. Он считает нас глупее себя.
– Сашка в курсе?
– Абсолютно! Все обсудили!
И началось! Сценарий составил Сашка. Он – радист-коротковолновик. Переговоры шли на сленге радистов. Один другого предупреждал, что его и его начальника отымеют за то, что его начальник – «666» – не прибыл на доклад. Ответ: он не мог прибыть, так как – «76» – поддал, а потом – «88» – бабу нашел. Сейчас – «0000» – спит в обнимку с бабой, но есть возможность сообщить ему об этом – «111», – так как есть чем опохмелиться – «1!» Через некоторое время второй радист сообщил первому, что выезжают на двух машинах в пять тридцать. Самое смешное было уже после войны: запись с расшифровкой этого сеанса связи я нашел у себя в личном деле!
– Ты считаешь, что они купятся на эту ерунду?
– Еще как, товарищ генерал! Они нас всех пьяницами считают.
«Кертиссы» атаковали колонну под Рассошками. На этот раз их ждало четыре четырехствольных зенитных автомата с профессиональными зенитными расчетами и шестнадцать лучших пулеметчиков отдельной роты. Пули, величиной с палец, разорвали тонкий дюраль американских машин. Из пике вышел только один, сильно дымя. Его добили ЛаГГи 555-го полка. Это слабое утешение! Павла уже не вернуть. Но на его могиле лежит дюраль трех недоделанных «тандерболдов».
На следующий день пришло письмо из Швеции для Хуун. Мать писала, что не поверила в ее гибель и ожидала чуда. Но то, что это будет связано с русскими, она не ожидала. Свою уверенность она связывала только с церковью и богом. В общем, обычный бред глубоко верующего человека. Особо ее интересовало теперешнее положение дочери. По опыту самой Финляндии, она ожидала, что Хуун интернируют, не дадут отправлять культ, ушлют в далекую и страшную Сибирь. Весь набор стереотипов присутствовал. Удивлялась, что Хуун позволили заключить брак по христианским обычаям, в Финляндии изменение статуса церкви в СССР в конце 41-го года осталось незамеченным и не озвучивалось. Мать интересовал муж дочери и его окружение. Не является ли Саша белой вороной среди русских, и действительно ли русские не испытывают ненависти к финнам. Писала, что настроение в Финляндии к войне резко меняется из-за большого количества потерь на фронте и продолжающихся сложностей с продуктами питания. Писала, что отца направили на самую сложную работу: обеспечение снабжением армии и населения. Но вера в победу тает, так как даже немцы последнее время особыми успехами похвастаться не могут. Пока инициатива находится в руках русской армии, которая одержала ряд значительных побед. Письмо было написано еще до начала операций под Важинами.
Паасонену я, за своей подписью, отправил сообщение открытым текстом, что по его милости капитан и два луутенанта похоронены в братской могиле под Рассошками, а еще один луутенант похоронен под Совозером. Их гибель находится на его совести.
Неожиданно пришел ответ, написанный личным кодом Тикконена, которым шифровалось первое обращение к Паасонену. Тем не менее обращался он ко мне.
«Недооценка противника иногда дорого обходится, господин Иволгин. То, что вы серьезный противник, мы имели возможность убедиться. Какова цель вашего обращения ко мне?» Подписи не стояло. Тикконен сказал, что, по почерку, отвечал сам Паасонен.