Так Толик ее ни разу и мамой не назвал. Как можно? Разве можно маму предать. Мама она всегда одна. Мама она всегда самая лучшая.
А это просто мачеха. Пусть улыбается. Пусть Толиком его называет. Все равно просто мачеха. Никакая она ему не мать.
Так и жили. Потом народился у них ребенок. И братишкой -то его Толик не считал. Хотя играл с ним, водился, на речку водил. Плавать научил. Рыбешек для кота ловить.
А отец? Ну что отец? Он весь в работе. Особенно, в сезон. Днями не виделись.
Так и жили. Не бедно. Но и небогато.
Пока не смогла смириться комсомольская Толькина совесть с несколькими мешками зерна, которые, оборотистый мельник припрятывал в тайном схроне в лесу.
Видел все это Толик. Негодовала его активистская душа.
И вот он теперь с чистой совестью перед обществом. Все выложил на собрании. Все как есть.
А на раскулачивание не поехал. Да и что-то Павликом Морозовым ему быть расхотелось.
Рассказывали потом мужики, как матерился отец, угрожал комбедовцам, как проклинала их мачеха, и как тихо плакала в уголке бабушка Анастасия, любимая его бабушка. Плакала, держа на руках и успокаивая маленького его братишку.
Защемило сердце у Толика, когда о бабушке он услышал. Махнул рукой:
– Пойду я ребята. Морда там у меня на реке. Проверить надо.
Долго сидел он на берегу реки. Смотрел вдаль.
Тихо и бесконечно медленно текла под ногами вода, а он все смотрел и смотрел.
Не мигая.
***
Прошло несколько лет.
Отношения с Зинкой как-то не сложились. И она вышла замуж за Матвея. Тоже комсомольца из соседней деревни. И уехала к нему в дом. Так принято было веками. Хоть и строй советский, хоть и отринуто все старое и царское, но традиции остались. Да и никто особо их и не ломал.
А тут и время наступило страшное. Война.
Толика в армию не взяли. Еще в детстве, помогая отцу, он упал с лошади. Сломал ногу. Да неудачно она срослась. С тех пор прихрамывал.
Но это не помешало ему по-прежнему выступать с пламенными речами на всех колхозных собраниях.
В военкомат Толик приехал так быстро, как только смог добраться до района.
– Нет, – сказал военком. – Видишь, что у тебя со здоровьем?
И показал большую медицинскую справку-заключение.
– Ты ведь, парень, почти инвалид. Уж извини, не могу твою просьбу уважить. Но вот, если потребуется, то на трудовой фронт мы тебя призовем.
– Трудовой, так трудовой, – печально подумал Толик, выходя из деревянного здания военкомата. – Главное – на фронт.
Повестки долго ждать не пришлось. Уже в августе его вызвали в военкомат, вручили повестку, и Толик, воодушевленный тем, что он тоже, наконец влился в число защитников Отечества, пусть и на трудовом фронте, быстро собрался, простился с Зинкой, а больше прощаться ему было не с кем.
Родных в его деревне уже давно не было. Отец с мачехой, братьями и сестрами где-то в Сибири. Толик даже и не знал, где. Кулакам и подкулачникам только там и место.
Отца он не жалел и не раскаивался в том настоящем комсомольском поступке, а вот бабушку Федору, и сестер и братика жалел.
Жалел.
Но не раскаивался. Так надо. Так надо партии. Так надо стране. Так надо для светлого будущего.
До сих пор звучит похвала секретаря комбеда Ивана Слободкина:
– Молодец, Толик! Ты настоящий Павлик!
Оглядел он в последний раз свою одворицу. Ржавую ручную молотилку.
Подошел к стоящим в углу жерновам. погладил любовно, вспомнил бабушку, как помогал он ей засыпать зерно, собирать муку.
Жернова, казалось, сохранили еще тепло ее рук.
Закрыл он на старый ржавый замок свой дом и отправился «служить».
***
Война там, где-то далеко. Но она везде. Здесь, в тылу будем работать, фронту помогать.
В соседнем районе эвакуировали из Москвы завод. Работать было некому. И работников на завод мобилизовали со всей области.
И он радостный и готовый служить Родине всей душой отправился работать, и как он заявлял своим друзьям «служить» на завод.
В военкомате выдали и оформили все необходимые документы, и он оправился пешком, сам, на попутных подводах, не дожидая, когда военкомат закончит набор и организует коллективную отправку.
Время суровое. Военное. А родине помочь очень хотелось. Пусть не там, на фронте бить гадов, пусть здесь, в тылу.
А места здесь хорошие. Толику понравились. Река. Тракт старинный. И вдоль него деревеньки: Грухи, Пенгино, Татарка, Соломинцы.
Общежитие было уже построено, и почти все заселено. Барак длинный. Их было три барака. И все на берегу реки. Последний еще достраивали. Горы шлака из котельной, доски, бревна грудами лежали рядом. Работала бригада плотников. То и дело раздавились крики-команды: