– Ну, пока не убил ведь? Куражится только… А ежели дальше терпеть, дядька Федот, точно убьёт! А так… ты бы хоть воли понюхал! Ты, чай, и не знаешь, каково это – вольным-то быть?
– Откуда мне…
– Об этом и толкую! Сладкая она, воля-то! Никто тебе не указ, живёшь как сам хочешь, повинуешься Богу одному и здравому разумению. Не смогу я, дядька Федот, опять в кабалу вернуться. Хотел бы подороже жизнь свою продать, ежели б вы все мне помогли: конюхи все, псари, кузнецы, столяры да вообще все! Их сколько? Ну, две дюжины! А нас – в пять раз больше! Не уменьем, так числом одолеем.
– Чудится мне, что это ты от рогатки ума лишился, – Федот стал вконец недовольным. – Мелешь чушь. Где это видано, чтоб холопы на своего господина нападали?!
– Как где? – возмутился Иван. – То и дело, дядя Федот, то и дело крестьяне бунтуют!! Потому что жить так нельзя! Скотина барская – и та лучше нас живёт!
– А исход каков? Много ли свободными стали? Или все головы сложили на плахе?
– Кому удалось за границу сбежать, все свободны, потому как там рабства нет! Ты, дядька Федот, про Пугачёва слыхал ли? Не слыхал, потому что ни писать, ни читать не обучен, неграмотный ты, тёмный! А это был великий человек, который войну начал против господ за свободу простого народа! Ничего не пожалел, жизни своей, голову сложил на плахе, но народ к воле вёл!
– А ты кого хочешь за собой повесть? – грубо спросил Федот. – Петьку с Пахомкой? Или Сеньку? Или…
– Всех, кто хочет воли! – отрезал Иван.
В голове его мутилось от недостатка сна, но решимость была тверда и нерушима.
– Или мы все вместе нападаем на барина и его холуёв, или смотрите, как он надо мной измываться будет, и жалейте себя! Всё! Не буду с тобой боле говорить. Иди спи, дядь Федот! У тебя на завтра труды тяжкие. Покойной тебе ночи! – Иван замолчал, так и не спросив про Савву: где он, почему его не видно.
Наступил третий день. Ваня едва перемогался. Если учесть, что и предыдущие ночи он провёл почти без сна, в мучительных раздумьях, не удивительно, что состояние его было сродни бреду. Лохань с помоями он с презрением отбросил, кроме горбушки хлеба, которой накормила его Дуня в первую ночь на цепи, во рту больше не было ни росинки. Ваня сидел, полузакрыв глаза и слегка склонив голову, волосы падали на глаза. От голода, жажды и бессонницы сознание мешалось, и парень не сознавал порой, наяву он или бредит. Поэтому, увидев в поле зрения сапоги и услышав приказ встать, даже не подумал пошевелиться. Лишь когда приказ повторился и на его плечи обрушились удары плетью, он поднял тяжёлые веки и сквозь туман увидел сводного брата с каким-то невзрачным господинчиком с серыми волосами, острым личиком и цепкими холодными зелёными глазами. Саша, изрядно разозлённый неуступчивостью холопа, махнул рукой и два холуя рывком подняли Ивана на ноги.
– Вот об ём я вам сказывал, господин Болтов! – сказал барин.
Как ни муторно было Ване, неграмотность брата в очередной раз резанула ухо.
– О нём, – пробормотал он.
Приезжий господин всё услышал и осмотрел его с любопытством:
– Интересный экземплар! Этот скот, Александр Андреевич, тебя исправил, что ли?!
Болтов захохотал звонко и весело, повизгивая и всхлипывая:
– Помилуй, Зарецкий, ты как дошёл до жизни такой?! Много смутьянов я повидал на своём веку, но чтоб такое… Честное благородное слово, в первый раз!
Саша мрачно молчал. Отхохотавшись, помещик обратился к нему:
– И что же ты хочешь от меня, Александр Андреич?
– Николай Павлович, ты столько раз помогал мне дельным советом, помоги ещё раз!
– Обломать его желаешь? Чтоб полностью признал твою власть и смирился?
– Да, чтоб при всех, чтоб даже мыслей о непокорстве не осталось! – скрипнул зубами Саша.
– Пороли?
– Да.
– Как часто?
– Да, в общем, один раз…
– Ну вот, первый твой промах. Ежедневно, ежели он смутьян, каких поискать, каждый вечер, например. Ты вкушать изволишь, а его перед тобой полосуют. Аппетит знаешь, как разыгрывается?! – Болтов подмигнул.
– Помрёт ведь сразу?
– Не помрёт, это твари живучие. Иной раз сам удивляюсь, насколько живучие… – медленно сказал помещик. – Уморить хочешь, а они не поддаются… Много ударов не назначай, ну, три-четыре дюжины, но так, чтоб живого места не осталось: спина, грудь, живот, ноги, голова. Понял ли?
– Пожалуй, да, Николай Павлович.
– Дале. Почему он у тебя в штанах, друг мой?
– Это исподнее, – удивился Саша.
– Где ты видел, чтоб псы ходили в исподнем, а? – опять засмеялся Болтов. – Учить тебя и учить! Опусти его, сделай животным.
Саша поморщился:
– Как-то это мне не по душе, Николай Павлович, не знаю, неприятно, что ли…