– Друг мой! – воскликнул Болтов. – Когда дело доходит до воспитания твоих подопечных, ты уж будь добр, отбрось эти ложные чувства! Неприятно, приятно… Это твой долг – учить своих холопов, ты за них на том свете ответишь! И что ты скажешь, ежели тебя спросят: все ли ты средства использовал для вразумления крестьян, а ты скажешь: не все, как-то неприятно было… Преступить чрез себя надо, рукава закатать – и вперёд!
Иван слушал со всё возрастающим раздражением и негодованием и не смог сдержаться.
– Что за чушь! – негромко, но внятно сказал он.
Помещик оборвал тираду и уставился на парня, как будто заговорил камень.
– А ты не соврал, Зарецкий, он действительно дерзок немыслимо! Если хочешь, прямо сейчас можно применить одно кардиналное средство.
– Не помрёт? – с беспокойством спросил Саша.
– Нет, но помучается изрядно. Ты не пробовал его в кнуты?
– Плетью пороли, кнутом – нет, им ведь, не умеючи-то, зашибить можно…
– Это да, опытный кат и за пять-шесть ударов может забить насмерть. Ну-ка, поверните его спиной! – приказал помещик.
– Это кто ж его так отделал? – разглядывая изувеченную спину Ивана, спросил он.
– Я, барин, – не без гордости ответил Федька.
– Да ты, друг мой, художник! – в голосе прозвучало чуть ли не восхищение, Болтов провёл рукой по грубым шрамам. – Совместил живое и неживое… Тем лучше, глубже борозды. Александр Андреич, прикажите разложить парня, да принесите мне кнут!
Когда приказание было исполнено, он велел принести пороху да зажжённую свечу. Взял кнут, махнул им несколько раз, продемонстрировав мастерство владения, и не спеша, размеренно начал наносить удары. Через несколько минут кровавые борозды располосовали всю спину вдоль и поперёк. Иван молчал, лишь судорожные подрагивания мышц на руках и ногах показывали, какую жесточайшую боль приходится ему переносить.
Отбросив орудие наказания, помещик щедро посыпал спину порохом, аккурат в борозды, проложенные кнутом, и со словами:
– Ну, пришло время фейерверка! – поднёс зажжённую свечу.
Спина вспыхнула. Запахло горелым мясом. Иван, так и не издав ни звука, обмяк. Саша смотрел округлившимися глазами: о таком он даже и не слышал. Фёдор ухмылялся. Подхалимы переглядывались. Дворня ужаснулась и затаилась, Дуня рыдала в голос, Федот крякал и утирал слёзы. Из окон смотрели сенные девушки-кружевницы с рогатками на шее и плакали…
– Кто рыдает? – недовольно спросил палач. – Как тут у тебя всё не по-людски!
Саша кивнул Федьке, и тот притащил захлёбывавшуюся слезами девушку.
– Кто такая? – грозно спросил Болтов.
– Дунька-птичница, немая, – отрапортовал Федька.
Помещик ему явно импонировал.
– Немая – это хорошо! Недурна! – он больно ущипнул её за грудь. Девушка вскрикнула.
– Плакать – нельзя! – громко сказал мучитель. – Слёзы – это роскошь! Парня – к столбу, девку – выпороть немедля, чтоб знала, как плакать! Ну, – обернулся он к хозяину поместья, – показывай своих одалисок! Да прикажи обедать, от упражнений на свежем воздухе ого-го какой аппетит разгорается!
Приказания были исполнены в точности: Дуню немедленно выпороли, Ивана заковали в кандалы и бросили у столба. Рогатку не надели, поэтому он, не приходя в сознание, провалился в сон. Бесчеловечная пытка Болтова принесла и некоторую пользу: раны не кровоточили, запеклись, закрыв вход заразе. Ване даже приснился сон: Пусенька, весёлая и освещённая солнечными лучами, шла по цветущему лугу, ведя за руку двоих малышей – мальчика и девочку…
Очнулся Иван от потока ледяной воды, обрушившегося на голову и воспалённую спину. Задохнувшись, приподнялся на локтях, раны тут же немилосердно напомнили о себе, и, чтоб не застонать, он прикусил истерзанные губы.
– К столбу его, – отдал приказ сытый голос.
Запахло жареной курицей. Ивана рывком подняли на ноги, поставили спиной к столбу, а закованные руки закрепили на крюке над головой. Он стоял почти навытяжку, чуть запёкшиеся раны вскрылись, кровь поползла по спине густыми каплями. Иван попытался найти положение, при котором боль будет не такой терзающей, но тщетно…
– Вот так-то лучше, – парень приподнял свинцовые веки и увидел своих мучителей: брат стоял с бокалом вина, сероволосый господин доедал куриную ногу.
– А то, вишь ты, он у тебя и сидеть, и лежать мог! Тоже мне, наказание! Ты прям благодетель для своих крестьян, Александр Андреич!
Оба были изрядно под хмельком, сытые и довольные. Аромат курицы добрался до ноздрей Ивана, и желудок его предательски заворчал.
– Жрать хочет! – заржал Болтов. – Это хорошо! Вот пусть до вечера так повисит, а там подумаем, что с им дальше делать.