– Утро доброе, бабушка! – встал, с трудом разогнув спину, перекрестился на иконы, умылся и съел нехитрую снедь, которую ему предложили, поблагодарив с поклоном. – Не знаю, бабушка, смогу ли когда отплатить тебе за добро и за ласку, только разве службу какую сослужить…
– Иди, глупый! – ласковые морщинки побежали по лицу Миронихи, собираясь в причудливые рисунки. – Иди, а то влетит тебе!
Ближе к десяти утра пробудился барин и затребовал к себе дворецкого да камердинера с докладом, что произошло в имении, пока он спал. Иван, звеня кандалами, убирал двор и вдруг увидел Семёна Пармоновича, еле передвигающего ноги. Старик как будто высох ещё больше и одряхлел за то время, когда Вани не было в поместье.
«Неужели и его пороли из-за меня? – ворохнулась непрошеная мысль. – Сколько же человек пострадало из-за моего побега?!» – кровь бросилась в лицо, гнетущая боль в груди усилилась. Семён Пармонович неожиданно покачнулся и упал. Ваня отбросил метлу и ринулся к нему, стащив армяк, подложил его старику под голову и опустился рядом на колени. Тот поднял на него налитые кровью, слезящиеся глаза, и парень внезапно понял, что старик умирает.
– Бабушку Мирониху позовите!– крикнул он. – Дяде Семёну плохо!
– Ваня, я умираю… – тихо и с трудом проговорил старик. – У меня есть немного денег… откладывал, хотел выкупиться… возьми себе… они у Миронихи, она знает. Хочу сказать тебе ещё кое-что… Хорошая была барыня Елизавета Владимировна… но чёрное дело она содеяла с тобой… не желала вольную тебе давать… барин-то сразу думал… чтоб два сына у него было… а она возревновала, не восхотела, чтобы сына крепостной девки в правах уравняли…
– Дядя Семён, поберегите силы, помолчите! – взмолился Иван, ему абсолютно не хотелось слушать плохое о своей барыне, которую он почитал ангелом на земле.
– Нет, погоди и послушай! – неожиданно твёрдо сказал старик. – Потом барыня смягчилась к тебе, полюбила, но если бы не удар, ты бы не узнал о своём родстве… Андрей Александрович, царствие ему небесное, перед смертью клятву с неё взял освободить тебя, но она всё тянула и померла, так и не выполнив волю мужа… Ваня, ты равный наследник поместья Зарецких, о том документ есть… один у барыни был, а второй у барина… она не знала… у душеприказчика Алексея… молодой барин тоже не знает… я один…достань документ… до…стань… – исчерпав силы, старик безвольно откинул голову.
– Что тут? – раздался резкий голос. – Что за документ?
Иван поднял взгляд и увидел Федьку, который стоял, помахивая плетью.
– Не знаю, Фёдор Ипатьевич.
– Что с ним? Помирает?
– Не могу знать. Травницу позвал, она скажет.
– Оставь его и иди работай, – приказал Федька. – Я разберусь.
Иван продолжил уборку двора, поглядывая на старого дворецкого и приковылявшую травницу, склонившуюся над ним. После недолгого осмотра она покачала головой и тихо сказала:
– Не жилец. Удар это.
Ванька яростнее замахал метлой: вот ещё один человек, из тех, кто знал его, уходит из этого мира. И возможно, он тоже приложил к этому руку. Из тягостных дум его вырвал голос Федьки:
– Ты, иди к барину, он требует!
– Слушаюсь, – парень отложил метлу, отёр руки: «Что ты ещё придумал, братец?»
Пройдя коридорами, вошёл в до боли знакомый кабинет.
– Ну вот что с тобой делать? – устало и как-то безжизненно сказал Александр, когда звон кандалов достиг его ушей.
– Я провинился, барин? – не понял Иван.
Он переступил с ноги на ногу: кандалы натёрли лодыжки до крови, а обувки ему никакой не дали, босые ноги успели намёрзнуться и сейчас в тепле начали отходить и мозжить.
– Что ты топчешься?? Стой спокойно! – рявкнул Саша, от усталости его не осталось и следа.
Такой быстрый переход от равнодушия к бешенству удивил Ивана. Нервы его и так были на пределе: за любой опрометчивый шаг, слово или поступок его могла ждать жесточайшая расплата, а он ещё не окреп как следует, не втёрся в доверие и не мог привести свой план в исполнение, тем более барин был не один, а с двумя цепными псами – Климом и Прохором, которые, подражая хозяину, смотрели на Ивана с высокомерным презрением.
– Стою, ваша милость, – застыл, насколько это было возможно.
– Он ещё спрашивает?! Сам знаешь!
Александр уставился на брата, и лицо его, с вполне приятными чертами, внезапно напомнило Ивану картины Босха, на которых звероподобных людей за их грехи безжалостно истязали злобные демоны.
– Видит Бог, не знаю, барин, – он, действительно, не мог сообразить, что успел сделать не так за какие-то сутки.
С гадливостью взглянув на него, Александр потряс в воздухе исписанным листком: