– Едите вдоволь?
– Вдоволь, барин.
– Что, барин ваш не балует?
– Как не баловать? – ответила за всех Палаша. – Александр Андреич молодой барин, всякое быват: то на охоту поедут, то гостей пригласят, как же без энтого.
– Да разве это баловство? Я о другом тебе толкую.
– О каком другом? – удивилась она. – Мы мало о барских забавах знаем, работаем много.
– Много ли уроков барин задаёт? – продолжал выспрашивать чиновник.
– По силам, батюшка, по силам, – отозвалась другая кружевница, Груша. – Но и от дела лытать не приходится.
– А что у тебя на шее, девица? – поинтересовался Никанор Иванович.
Груша смешалась, покраснела, затеребила ворот вышитой рубахи:
– Это… это я, барин…
– Ну что?
– Это я гайтаном натёрла, когда на шею вязала… – нашлась она.
– Да? – чиновник присмотрелся повнимательнее: на шее каждой кружевницы были утолщённые красные потёртости, отдалённо напоминавшие рубцы от кандалов. «Это же следы от рогаток, – догадался старик. – Рогатки девкам надевает, чтоб не спали и работали дольше». Он покачал головой, понимая, что расспросы бесполезны: мастерицы, опасаясь барского гнева, ничего ему не скажут, но всё же предпринял ещё одну попытку.
– Часто ли гневается ваш барин, девицы?
– А сам видал ли таких бар, кто не гневлив? – спросила на вид самая младшая из девушек. Палаша шикнула на неё:
– Цыть, дурная! Конечно, ругается, барин! А как не ругать-то нас? То кружево попортим, то вовремя не сплетём, то нитки спутаем… Без энтого никак!
– Бьёт? – прищурился Никанор Иванович.
– Так только, для острастки разве шлёпнет разок-другой…
– А парней крепостных наказывает… Ваньку-конюха, например?
Палаша вздрогнула и опустила на работу глаза, заблестевшие от слёз:
– Нет, ваша милость, так только, попугать чтоб…
– Да ладно тебе, Палашенька! – вмешалась Ариша. – Дерёт иногда их барин! Баклуши бьют да нерадиво работают! Поделом им! Убыли ни в чём барском быть не должно! – сказав это, она подняла на чиновника взор, который ни смиренным, ни покорным назвать было нельзя. – Ты, ваша милость, поспрашивай у тех, кто на улице работает, мы здеся мало что знаем.
– Ладно, красавицы, работайте, – Никанор Иванович вышел из горницы.
– Можешь заходить, – велел Артемию, которому до того приказал выйти из девичьей, чтоб он не мешал разговору. – Служи свою службу.
Артемий, похожий на барашка, был приставлен надзирать за девками, чтоб работали, не отлынивали, запоминал, кто не усердничает, и докладывал о том хозяину. Но он был парень не вредный, кружевниц жалел и доносил на них нечасто, не желая, чтоб из-за него их пороли на конюшне. Он справедливо полагал, что девушкам и так приходится несладко…
Никанор Иванович вернулся в комнату, разбудил крепко спавшего Василия, и они отправились гулять по поместью, наблюдая за устройством жизни крепостных, расспрашивая их о том, о сём, пытаясь определить, насколько они довольны своей жизнью. Дворовые держались стойко, на вопросы отвечали кратко, не распространяясь. В общем и целом складывалась картина, что в имении всё разумно и благодатно устроено, челядь обожает своего барина и готова жизнь положить ради него. Так, прохаживаясь, они добрались и до конюшни. Тут у чиновника был особый интерес: вызвать на разговор Ивана, передать ему весточку от графа и попросить ответа. Дело, казалось бы, простое, оказалось невыполнимым: за конюхами надзирал Федька, и уходить из конюшни на время разговора он не собирался. Никанор Иванович поговорил понемногу с каждым работником и, наконец, обратился к высокому русому молодцу, тщательно вычищавшему денник:
– Парень, отложи вилы, как звать тебя?
– Ванькой, – глухо сказал он, послушно отставил вилы и повернулся, повесив руки по бокам.
Чиновник увидел серые запавшие глаза, исхудавшее лицо, заметил кровавые, плохо заживающие рубцы на запястьях, которые не скрывали засученные рукава рубахи:
– Иван Андреевич? – тихо спросил.
Парень дёрнулся, как от удара, вскинул на него загоревшийся было взгляд, но тут же опустил его: в конюшню вошёл Фёдор и привалился к стене, скрестив на груди руки и с усмешкой глядя на них.
– Чего изволите, барин? – спросил Иван.
– Поговорить хочу с тобой, голубчик, только и всего. Ты не против?
– Воля ваша, барин, спрашивайте.
– Скажи, Ваня, ты доволен своим житьём?
– Премного благодарен, ваше превосходительство, всего хватает, всего вдосталь.
– Работы тоже вдосталь?
– Трудов много, но как же иначе-то? Поместье большое, хлопот немерено. Делу должно делаться.
– И как? Справляетесь? Барин не лютует?
– Александр Андреич милостивый барин, зазря не накажет.