Иван сидел на сене и жевал хлеб, припасённый с обеда: ужина крепостным Александра Андреевича не полагалось, а ежели вечером не поесть, желудок уснуть не даст. Так что многие оставляли кусочки с обеда. Ване везло больше других: иногда бабушка Мирониха подкармливала или Дуня приносила что-нибудь, но рассчитывать на это ежедневно было уж слишком большой наглостью, поэтому ломоть хлеба оставлял на вечер всегда.
Дуня влетела в конюшню, как стрела, выпущенная из лука, так что кони встрепенулись, подбежала к Ивану, прижалась к нему и впилась поцелуем в губы. От неожиданности он не сразу отреагировал, а когда попытался отстраниться, почувствовал, как ему что-то сунули в руку, а за губу сильно прихватили. Ваня застонал, обнял девушку за талию и продлил поцелуй, чтобы незаметно переместить всё за пазуху. Наконец, оторвавшись друг от друга, они переглянулись сияющими глазами и ещё раз поцеловались, уже как друзья.
– Беги, Дуняша, увидят – накажут, – прошептал Ваня, держа девушку за руки. Она улыбнулась, поцеловала его в щёку и убежала.
– Вишь ты! – ошалело сказал Федот.
Остальные конюхи, молодые парни Сенька, Матвей, да Кузька, сорокалетний рябой мужик, громко загоготали, глядя на Ивана.
– Везёт кому-то! – сквозь смех пробормотал Матвей, возрастом примерно как Ваня. – Девка сама на шею кинулась! Нам бы так!
– Ничё, что немая, пошшупать есть за что! – внёс свою лепту Кузька.
– Да ты, Кузьма, небось, и забыл, за что девок щупать надо! – не задержался с ответом Иван.
Конюхи заржали ещё громче, пугая коней. Ваня вторил им, еле сдерживаясь от желания выйти, забраться в укромное место и посмотреть, что принесла Дуняша. На ощупь он понял, что это бумага и карандаш, тем тяжелее было ждать подходящего времени. «Нельзя, – уговаривал он себя. – Ночью, когда все будут спать!»
Только далеко заполночь, когда все уснули крепким сном, Ване удалось выбраться из конюшни (спасибо барину, что не надумал ещё на двери замок вешать, чтоб люди ночью по поместью не шастали, как у Болтова делалось, – запирал только девок-кружевниц и одалисок своих) и при свете луны дрожащими руками развернуть письмо. Он аккуратно разгладил его на колене, повернул так, чтобы неверный свет луны освещал помятый листок, и с трепещущим сердцем прочитал несколько строк, написанных дружеской рукой: «Дорогой наш друг, Иван Андреевич! Если ты читаешь это письмо, значит, ты жив и здоров, чему мы все несказанно рады! Не отчаивайся, я, как и обещал, делаю всё возможное, чтобы вызволить тебя, и добьюсь этого! Но и ты приложи все усилия, чтобы остаться в добром здравии! За Пульхерию Ивановну не беспокойся: она здорова, ждёт родов и готовит приданое для ребёночка. Я уже начал собирать бумаги, чтоб освободить её от нежеланного брака. Так что, друг мой, будь крепок духом и уповай на Господа нашего, всё в его власти! М.И. и Е.И. Милый мой Ванечка, любимый мой, это я, Пульхерия, жена твоя невенчанная! Молю тебя, муж мой, как любящая жена только может молить, терпи! Вытерпи всё, помни, что тебе есть ради кого жить! Не погуби себя, любимый! Напиши нам хоть несколько слов. Целую тебя крепко-крепко!!»
Ваня прижал к губам листок и глухо зарыдал. Плечи его тряслись, он читал и перечитывал набухшими от слёз глазами драгоценную весточку. Маленький клочок бумаги напомнил ему, что он не одинок в этом мире, что есть люди, думающие о нём и переживающие за него. Старающиеся ему помочь. Столько сил внезапно почувствовал Иван, что горы мог бы свернуть, если бы нужда такая пришла! Он всхлипнул, утёр слёзы и взялся за карандаш. Писавшие заботливо оставили ему свободное место для ответа, понимая, что раздобыть бумагу Ване будет негде.
«Дорогие мои, любимые! – начал он. – У меня всё хорошо, я жив и здоров. Всё готов стерпеть ради вас. Но есть у меня одно дело, не исполнив которое, я не смогу себя уважать. Пусенька, голубушка моя, не сердись, что всё пошло не так, как мы хотели. Пути Господни неисповедимы, Божий промысел есть там, где мы его не видим. Один Бог ведает, как я люблю тебя и счастлив, что ты встретилась на моём пути. Большего счастья мне и не надобно! Михаил Иванович, дорогой мой друг, если со мной что случится, не оставьте мою жену и ребёнка своей милостью, я же вечно буду вам благодарен. Жене вашей нижайший поклон за любовь и ласку, которую она расточает, как солнышко ясное. Всех вас люблю и молюсь за вас. У душеприказчика Алексея лежит моя вольная, подписанная обоими господами Зарецкими. Больше ничего о том не знаю. Иван».