– Никак нет, Фёдор Ипатьич, и мыслей таких не было.
– А об чём мыслишь? Замстить хошь? За смерть щенка этого, Савки? Так туда ему и дорога, отродью шелудивому!
Ваня даже не дрогнул, лишь сильнее сжал кулаки и промолчал.
– Поблядушку свою, небось, жалеешь, а? Дуньку убогую? Как она в лапы-то этому старику попалась, как он мять её будет да тискать, понятно ведь, что для этого он её купил, хер старый!
– Фёдор Ипатьич, барин ждёт, пойду я, – деревянным голосом сказал Иван.
– Ну, иди, – Федька убрал плеть и отступил, давая ему дорогу.
Парень зашагал, с трудом разжав кулаки. Мельком глянул на ладони и увидел, что кое-где проступила кровь. Вытер о штанину и пошёл ещё быстрее. Гнев клокотал в груди, перехватывал горло, мешал дышать.
Стоя в кабинете Елизаветы Владимировны, пред очами своего хозяина, по бокам которого были Клим с Прохором, Ваня подумал: «А ты один на один со мной не рискуешь остаться, братец. Боишься!»
– Ну вот что, – негромко сказал Александр Андреевич, – проверяющий чиновник не нашёл не только злоупотреблений властью, но и вообще никаких нарушений у меня в поместье. Проверка закончилась ничем, думаю, тебе следует это знать.
Он поднял на брата тяжёлый взгляд.
– Дуньку немую я продал этому старикану, уж очень просил. Зря ты не захотел на ней жениться, зря… Я бы отправил тебя с ней в Красино, например, и жили бы там… А теперь ты как бельмо на глазу! Понять не могу, что за блажь на моих родителей нашла, зачем они дворовому щенку образование дали? Вот для чего тебе знать языки и науки?! Отвечай!
– Ваших родителей я осуждать не смею, да и вам не след это делать.
– Не смеет он! Ты, ублюдок, никогда не станешь со мной на одну ногу, никогда! Твоя кровь разбавлена кровью дворовой девки. И как бы мой отец ни относился к ней, она так и осталась крепостной и померла крепостной – это закон нашего общества! А по закону ты принадлежишь мне со всеми потрохами и я волен делать с тобой всё, что хочу! У тебя нет никаких прав, ты никто, в глазах закона тебя нет, понимаешь ты это? В нашем обществе правят деньги и власть, и так будет всегда! На том мир держится. Есть господа, и есть рабы – и это неизменно. Думаю, ты не настолько дурак, чтоб это не понимать…
Саша вошёл в раж, глаза его налились кровью, он покраснел.
Иван смотрел на него: «Как бы тебя, братец, кондратий не прихватил, ишь, всполошился», – и молчал, как истукан. Какая-то тонкая грань была им перейдена, ничто не пугало, никакие мучения не вселяли ужас и страх. Любое насилие лишь увеличивало гнев и отрешённость духа от собственного тела.
– Молчишь?! – рявкнул брат.
– Молчу, ваша милость, – ответ был кратким и исчерпывающим.
«Только бы не приказал опять кандалы вздеть», – лишь это беспокоило Ивана, а так он готов был на всё, чтоб усмирить малейшее подозрение сводного брата и попытаться успеть собрать хоть малую толику соратников. В одиночку со всей барской сворой совладать бы он не смог.
Выговорившись, барин слегка успокоился:
– Пошёл вон отсюда. Как придумаю, что с тобой делать – позову!
– Слушаю, ваша милость, – Иван отвесил поясной поклон и вышел из покоев. На дворе светило тёплое весеннее солнышко, самое время душе радоваться и благодарить Господа за то, что пережили суровую зиму, за благодатную погоду, за новый день, но в душе парня не было ни смирения, ни радости, ни благодати. Только чёрные мысли он копил и вынашивал в своём сердце, и, видать, пришла пора поделиться ими. Ваня, наплевав на чистку коня, направился в кузню, где работа тоже не прекращалась ни на минуту: с раннего утра до позднего вечера дымила печь и слышался звон металла.
– Доброго дня тебе, дядя Гаврила, – вежливо поприветствовал огромного кузнеца.
– А, Ваня, – улыбнулся кузнец. – Давно тебя не видно было. Ай, с лошадками чего приключилось? – поинтересовался он, зная Ванину любовь к лошадям.
– Нет, дядя Гаврила, всё хорошо. Я поговорить с тобой пришёл, позволишь?
– Ну, поговори, – не прекращая равномерно вздымать и опускать молот, разрешил кузнец.
– Без ребят твоих можно словом перемолвиться?
Гаврила прищурил на него взгляд из-под седеющих кустистых бровей и ухмыльнулся в косматую чёрную бороду. Вообще он походил на небольшого медведя: широкий в кости, кряжистый, весь заросший чёрной шерстью. Кулачищи, плечищи и ножищи дополняли облик крепостного Гефеста.
– Робя! – крикнул он, перестав стучать молотом. – Идите принесите воды, да можете у колодца маненько охолонуть!