Но вот музыканты грянули плясовую, и Василиса, подбоченившись, блеснув голубыми очами, завела:
– На высоком крутом бережку
Ходит гоголем молодец,
У него душа нараспашку
Да и вовсе без пуговиц!
Она пустилась в пляс, аккуратно притопывая своими маленькими ножками, цокая красными каблучками и плавно разводя руками. У Василисы играло всё: синие очи, яркие зубы, лебединые руки – весь стан её тонкий и звонкий словно выпевал весёлую, озорную песню.
– Словно сокол, очами ведёт,
Ищет сизую горлицу,
А в руке его яхонт горит,
Чтоб порадовать девицу-красу.
А красавица в горнице ждёт,
Все глаза пропечалила,
День-деньской не ест и не пьёт,
Холит цветочек аленький.
«Ты расти, цветик маленький,
Я слезами тебя полью,
А придёт мил дружок к отцу,
В русу косу тебя вплету.
Люди бают: не надо любить,
Лгут подруги, завидуют.
Злым речам меня не сломить,
Сердце многое выдюжит!»
На высоком крутом бережку
Парень с милою встретился,
Крепко обнял да прямо к венцу
Повёл красную девицу!20
Девушка выкрикнула, притопнула каблучком, поклонилась, махнув длинной толстой косой.
– Ай, умница моя! – Болтов расплылся в улыбке. – Спой, лапушка, колыбельную, а потом ту, котору я люблю, ну, про ветры! Помнишь?
– Как не помнить, барин! – с лукавой улыбкой ответила девушка и, мгновенно притихнув, завела спокойную колыбельную:
– Уж ты котинька-коток, котя серенький хвосток,
Приходи к нам ночевать, нашу детыньку качать.
Ветер веет за окном, дождик сеет серым днём.
Что же ты, малыш, грустишь? Не спишь…
Руки её сложились, и Ивану почудилось, что Василиса и впрямь качает маленького ребёнка, прижимая его к груди. Ему стало горше прежнего, Пульхерия, как живая, встала перед его мысленным взором, глядя на него голубыми глазами, полными слёз. «Голубушка моя, не плачь!» – невольно прошептал он.
– Баю-баюшки-баю, молочка я надою,
Будет котинька лакать, колыбелечку качать.
Баю-баю-баю-бай, поскорее засыпай!
Сладких снов тебе, малыш, что же ты не спишь?
Уж ты котинька-коток, котя серенький хвосток,
Приходи к нам ночевать, нашу детыньку качать… – голос Василисы постепенно затих, руки, покачивавшие незримого младенчика, остановились, словно он уснул и мать, склонив голову, любовалась на своё дитя, на лице её было умиротворение и покой. Это зрелище вызвало у Ивана новый наплыв эмоций – от умиления до горького чувства бессилия.
А девушка, опустив руки и тихо покачиваясь всем телом, завела печальную песню о влюблённых, волею судьбы оказавшихся вдали друг от друга.
– Ах вы ветры буйные, ветры неразумные,
Отнесите весточку другу моему.
Вы задуйте в сторону, в сторону восточную,
Чтоб листочек клёновый передать ему.
Уж как мне младёшеньке, мне вечор малым спалось,
Мне вечор малым спалось, много виделось.
Сон приснился нехорош, нехорош, безрадостен,
Как его прогнать, скажи, ветер, побыстрей.
У меня младёшеньки перстень на мизинчике
Распаялся золотой на правой руке.
Выкатился камушек, зелен изумрудничек,
Выплеталась алая лента из косы.
Алая атласная лента ярославская –
Милого подарочек для девичьей красы…
Ах вы ветры буйные, ветры неразумные,
Отнесите весточку другу моему.
Вы задуйте в сторону, в сторону восточную,
Чтоб тоску младёшеньки передать ему21…
Мягкими, плавными жестами она то протягивала руки к невидимому возлюбленному, то подносила к глазам мизинчик, то перебирала тонкими пальцами, не знавшими грубой работы, свою девичью косу. Голос её, нежный, трогательный, не давал слушателям никакой возможности вдохнуть полной грудью и перевести дух, он увлекал за собой, в беспросветную пучину тоски и грусти.
Иван, утративший всю собранность и осторожность, полностью погрузился в мысли о будущем, между бровями появилась резкая складка, челюсти затвердели. Он не видел, что помещики ехидно посматривают на него и переглядываются.
Но вот Василиса допела, утёрла невидимую слезу, и Ваня словно вынырнул из глубины прохладного и глубокого озера, бережно принявшего в свои объятья его исстрадавшуюся душу, на поверхность, бурлившую от нестерпимого жара горевших в округе лесов… Воздух обжигал лёгкие, иссушал мысли…
– Ну что, Васёна, красавица моя, иди сюда! – Болтов похлопал по стулу рядом с собой, словно подзывая кошку. – Садись, отдохни, выпей вина! – с этими словами он щедро плеснул в пузатый бокал крепкой наливки.
Василиса, робко улыбаясь, подсела к столу, взяла бокал и пригубила напиток, с любопытством поглядывая из-под опущенных ресниц на приезжего барина. Саша тоже смотрел на неё, на её белую шею, изящные ушки, малиновые губы.