Но потом вспомнил, какие смешанные ощущения возникли у него, когда он самолично расправлялся с Ванькой, какое сладкое, тянущее чувство возникло в низу живота, сродни естественной похоти, и призадумался:
– А почему, собственно, не по-барски? Салтычиха сама суд творила, своими руками, и никто её не осуждал… только осторожней надо быть!
Саша позвонил в колокольчик, вошёл лакей.
– Умыться мне и одеться! Живо!
После сытного и продолжительного завтрака и ничем не обременённой беседы, когда был уже час пополудни, Болтов, утерев губы салфеткой, сказал:
– Ну что, Александр Андреич, проведаем твоего смутьяна?
Саша взглянул на него:
– Помнишь, Николай Палыч, о чём я просил? Не искалечь его. Пригодится ещё.
– Ты, Зарецкий, как собака на сене! – ухмыльнулся помещик. – И что делать с ним, не знаешь, и покуражиться хочешь, но не до смерти, и мне не позволяешь позабавиться вдосталь!
– Николай Палыч, как думаешь, ежели я сам расправу буду учинять над крепостными? Для моциону? Не чересчур ли будет?
– А ты как думаешь? Отец родной уму-разуму своих детей сам не учит? На других ответственность перекладывает? Ты для своих крестьян отец родной, они должны это назубок знать и принимать от тебя всё с покорством и радостью. Да благодарить за науку, что ты о них радеешь и заботишься. Пойдём, Зарецкий, и не забивай себе голову: чересчур – не чересчур… Конечно, делай, как сочтёшь нужным. Пойдём, с Авдейкой познакомлю.
Болтов повёл своего гостя к чёрному ходу, там открыл дверь в подвал, прихватил фонарь, и они спустились по крутой лестнице. В нос ударил смрад. Саша закашлялся, вытащил надушенный платок и прижал к лицу.
– Да, не восточные ароматы, согласен, но привыкаешь, – усмехнулся хозяин. – Вот здесь у меня для самых непокорных есть разнообразные вразумляющие средства.
Узкий тёмный коридор имел маленькие лакуны направо и налево, забранные решётками.
– Это камеры, в которые я помещаю своих ослушников, сейчас они пустуют, как видишь. А там дальше Авдей-воробей и его царство.
Они вошли в довольно просторную клеть, которая освещалась дымными факелами, в углу горел небольшой очаг, вдоль стены стояла длинная лавка, на ней был разложен разнообразный инструмент (Саша даже не стал приглядываться, какой), на стене висели плети, кнуты, ремни и прочие орудия усмирения непокорных. В углу стояла кадка с пучками розог. Также клеть была оснащена сооружением, в котором молодой барин узнал дыбу, стояли какие-то стулья и ящики и ещё одна конструкция, не похожая ни на что из того, что ему доводилось видеть.
К стене был прикован его брат. Руки и ноги его были растянуты по диагонали, так что он походил на морскую звезду. Голова повисла на грудь. Иван был абсолютно нагим. Саша заметил это и отворотился.
– Ну, прости, друг мой, у меня свои правила, – осклабился Болтов.
На звук его голоса повернулся невысокий мужик, колдовавший у очага, и согнулся в поклоне:
– Здравствуйте, барин!
– Ну вот, Александр Андреич, знакомься, Авдей, заплечных дел мастер! Авдей, поприветствуй барина!
– Доброго вам здоровья, барин! – мужик поклонился и выпрямился.
Александр с изумлением уставился на него, потом перевёл ошеломлённый взгляд на Болтова. Тот посмеивался, глядя на ошарашенного друга.
– Это..? – вымолвил Саша.
– Это Авдей. Незаконнорожденный сын моего отца. Как видишь, вполне доволен жизнью. Так, Авдейка-воробейка?
– Премного благодарен, барин, дай вам Бог здоровья и счастья! – бойкой скороговоркой сыпанул мужичок, являвшийся почти точной копией своего хозяина, такой же невзрачный, непримечательный, только более мускулистый и широкий в плечах. Выше пояса он был обнажён, только длинный кожаный фартук закрывал грудь и висел ниже колен, волосы были перехвачены тесёмкой, на запястьях красовались кожаные же наручи.
Александр тряхнул головой и перевёл взгляд на Ивана, распятого у стены.
– Он жив? – спросил с беспокойством.
– А что ему сдеется-то? Шывыряется, когда палкой тыкнешь, – с этими словами палач ткнул заострённой палкой под рёбра пленника, и тот дёрнулся.
– Авдей, ты помнишь, о чём я говорил? – строго спросил Болтов. – Без увечий! Имущество моего друга не должно пострадать!
– Как иначе, барин? Убыли ни в чём барском быть не должно. Я маненько.
– Без еды, воды и сна он уже сутки. Ты, Зарецкий, меня не послушал в прошлый раз и недодержал его на столбе. Захотелось тебе милосердным быть. Это самое последнее в деле вразумления холопов. Никакого сострадания, дави его в себе, это только на пользу пойдёт. Ну что, смутьян, ничего не желаешь сказать своему хозяину? – Болтов подошёл к Ивану, висевшему в цепях, и встал перед ним, глядя в упор.