– Как ты посмел?! – медленно сказал он. – Как ты посмел предать меня, своего господина?! Как посмел написать донос, ничтожный ты человечишка?! Как осмелился обмануть моё доверие?!! ОТВЕЧАЙ!!
Парень, напуганный до смерти, прежде никогда не видевший барина в таком гневе, потерял дар речи. Видно было, что он силится что-то сказать, кадык судорожно дёргался на его тощей шее вверх-вниз, но слова не шли с языка.
– Что ж ты за человек-то такой? – продолжал гневно вопрошать граф. – Или я тебя порол нещадно? Или работой нагружал непомерно? Или свободы не предоставлял?! Чего тебе не хватало?! Говори, подлец!! Говори, а не то!! – Михаил Петрович вскочил и занёс руку якобы для удара.
У лакея подогнулись колени, и он упал перед графом:
– Ваше сиятельство, не казните, милуйте! Бес, он, проклятый, попутал, жадность с ума свела! – на глазах парня появились слёзы.
Граф смотрел на него с высоты своего немаленького роста:
– А ну, говори, как всё было!
– Ваше сиятельство, я… я подсмотрел, как Иван Андреевич в бане мылся, и спину его увидел, тогда я и подумал: странно, что у барина вся спина избита, – заторопился лакей, размазывая слёзы по лицу.
– Так ты за нами в бане подглядываешь, мерзавец?! И ЗА МНОЙ?!!– оглушительно гаркнул граф.
– Нет, нет, ваше сиятельство, как можно! – испуганно забормотал парень. – Никогда, никогда в жизни, ваша милость!
– Дальше!!
– А потом… потом я услышал от соседского дворника, что вот ищут беглого раба… награду обещали… – у лакея перехватило дыхание, и он зарыдал в голос, затрясся. – Батюшка граф, помилуйте! Помилуйте… – больше он ничего не смог выдавить из себя, да Михаилу Петровичу и так было всё понятно.
– Какая же ты дрянь! – с презрением бросил он. – Катался у меня как сыр в масле, всё у тебя было! Если бы рассказал о своих желаниях, я бы посодействовал как мог. А ты… подлая твоя душонка, вон что замыслил! Видеть тебя не могу, убирайся с глаз моих! Завтра же в рекруты продам, чтоб и духу твоего не было в моём доме!!
Парень ахнул, побелел как полотно:
– Нет, нет, батюшка, помилуйте! – подполз на коленях к графу и стал целовать его ноги. – Не продавайте, пожалейте, я у вас с малолетства на службе, всё справно исполнял! Это нечистый меня сгубил!
Михаил Петрович брезгливо оттолкнул его ногой и опустился в кресло:
– Не ползай! Ты человек, а не червь! Встань!!
– Не встану! – затряс головой Дмитрий. – Только не в рекруты, ваше сиятельство, не в рекруты! Матушка моя в деревне, не переживёт она, одна у ней отрада в жизни – внуков понянчить! Помрёт, помрёт, не дождётся, ведь двадцать пять годов! – он опять зарыдал в голос и упал головой в ноги графу.
Тот задумчиво смотрел на него сверху вниз.
– Встань, я сказал! ВСТАНЬ!!!
Парень с трудом поднялся, его била крупная дрожь, лицо, заплаканное и засопливленное, вызвало у графа приступ отвращения.
– Нечистого не Марфой ли звать?
От этого вопроса лакей опять рухнул на колени:
– Нет, ваше сиятельство, это я, я, я один замыслил, меня наказывайте! Марфа невинна, истинный крест! – он размашисто перекрестился, глядя на графа. – Накажите, ваше сиятельство, но Марфу не трогайте!
Михаил Петрович звякнул колокольцем, в дверь тут же просунулся камердинер:
– Чего изволите, ваше сиятельство?
– Изволю вот что, Николай Игнатьич, – видно было, что граф говорит с трудом. – Уведи его и запри куда-нибудь, потом возвращайся.
Камердинер подхватил парня подмышку и стал поднимать, но тот сопротивлялся:
– Не встану, батюшка, пока не помилуете, не встану!
В конце концов Николай Игнатьевич схватил его за ухо, выкрутил, заставил встать с колен и поволок из кабинета. Но лакей продолжал молить о прощении, крики его были слышны ещё какое-то время, пока не затихли.
Михаил Петрович безмерно устал от этой отвратительной сцены, но ещё ничего не кончилось, он должен был измыслить наказание, которое соответствовало бы проступку Дмитрия. Он налил и выпил ещё рюмку коньяку.
– Ваше сиятельство? – зашёл камердинер. – Я его в чулан запер, пусть посидит.
– Ты скажи мне, верный слуга, как его наказать? – тяжело спросил граф. – Это он на Ивана Андреевича донёс, и тот теперь в аду муки принимает. Что с ним делать?
Старик задумчиво смотрел на своего господина:
– Извелись вы, Михаил Петрович, на вас лица нет.
– Я его рекрутчиной припугнул, но ведь не продам же! Тем более мать у него одна в деревне… Марфа тут эта… Как он её защищать кинулся, ты бы видел, Николай!
– Если кинулся защищать, ваше сиятельство, – это хорошо, любит, значит. А наказать надо, мне думается, по старинке.