Прослужив изрядное количество лет, заработав неплохой послужной список, получив награды за отличную службу и будучи пожалован приличной денежной суммой и деревней с тягловыми крестьянами, Михаил Петрович вышел в отставку, обосновался в Симбирске, обустроился, начал разумно вести хозяйство и через пару лет женился на Екатерине Ильиничне Антиповой, не родовитой, но богатой дворянке. Они приезжали к отцу за благословением (матушка к тому времени упокоилась с миром, не выдержав гневливого нрава своего мужа, сестра удачно вышла замуж и жила в Петербурге), приложились к ручке, и Пётр Алексеевич благословил молодых, хотя и не одобрил, что сын выбрал себе жену сам, без его участия.
С тех пор они жили на приятном отдалении друг от друга, сохраняя ровные отношения. Чета Завадских навещала престарелого отца несколько раз в год, по праздникам, сам он к ним не приезжал, будучи уверенным, что в больших городах царит блуд и разврат, а Михаила Петровича это устраивало.
Но каждый приезд к отцу будил в нём маленького, забитого, перепуганного мальчика, а в каждом уголке родительского дома прятались тени страшных воспоминаний.
Граф вздохнул и огляделся: они приехали: уже показалась подъездная аллея, вдали темнел бревенчатый двухэтажный дом, окружённый вишнёвым садом.
– Евсей, останови, я пешком пройду, – приказал Михаил Петрович.
Кучер притормозил коней, и граф шагнул на аллею, по которой столько бегал в детстве. Он пошёл неспешным шагом, глубоко вдыхая кристальный воздух, напоённый весенними ароматами.
– Да, в городе, конечно, воздух не такой чистый, – пробормотал, оглядываясь вокруг.
Здесь ничего не изменилось: те же хозяйственные постройки, дорожки, протоптанные босыми пятками ребятни, голубятня, качели, подвешенные на ветку крепкого дуба, беседка, в которой он проводил много времени, читая или мечтая, иногда разговаривая с матушкой… Вишни ещё не зацвели, конечно, но почки уже впитывали сладость соков и готовы были не сегодня-завтра набухнуть и выпустить лепестки благоуханных цветов.
На крыльце графа поджидали Матрёна и Василий – самые старые слуги дома.
– Доброго вам здоровьичка, молодой барин, – проскрипел Василий, абсолютно седой, сухой и согнутый почти в крючок, а Матрёна, приземистая дородная старуха, с трудом присела в реверансе.
– Здравствуй, Василий, Матрёна, – граф подал руку, к которой старики приложились с подобострастием. – Доложите обо мне графу.
– Сию секунду! – Василий заторопился, его согбенная спина выражала абсолютную почтительность.
– Не принести ли тебе чего, Михаил Петрович? – спросила старушка.
– Нет, Матрёнушка, не надо, я ненадолго.
– Пожалуйте, барин, граф Пётр Алексеевич вас ждёт! – скрипучим голосом объявил камердинер.
Граф снял шляпу, камзол, передал всё старику и прошёл в кабинет.
– Здравствуй, папа! – остановился в дверях, ожидая приглашения войти.
Завадский-старший сидел в кресле-качалке, укрытый клетчатым пледом. Он повернулся на голос и уставился на сына пронзительным взглядом таких же, как у него, серых глаз. Они вообще были похожи. То, что называется порода, чувствовалось и в отце, и в сыне: орлиные носы (у отца он уже, правда, превратился в крючок, почти соприкоснувшись с подбородком), высокие надбровные дуги, стать, изящные пальцы, небольшие ступни. Только у Завадского старшего всё было высохшим, он как будто уменьшился к старости. И в который раз Михаил Петрович подивился, как этот человек, совсем не похожий на великана, мог тиранить всю свою семью, не давая никому спуску, и почему они все его боялись…
– Здравствуй, сын, подойди!
Граф подошёл, приложился к сухой прохладной руке, которая нещадно порола его в детстве, и отступил на шаг. Присесть ему никто не предложил.
– Зачем пожаловал? – спросил Пётр Алексеевич.
– Папа, у меня есть к тебе одна просьба, – начал Михаил Петрович.
– Я и не сомневался, что ты по делу, – недружелюбно сказал отец. – Никогда не приедешь просто так, проведать старика, всё только по празднику да по нужде. Не то что твоя сестра!
«Ну, может, она приезжает, потому что ты не порол её в детстве вожжами?» – подумал граф, вслух же сказал:
– Как ты, папа? Как чувствуешь себя?
– Хорошо, молитвами твоими и твоей жены, пока жив! Как бы вам не хотелось обратного! – пробурчал старый граф.
– Папа, Катюша передала тебе пастилу, – Михаил Петрович протянул коробку из кондитерского магазина, в который заскочил по дороге.