Сейчас у окна стояла Ариша, она то поднималась на мыски, то перекатывалась на пятки: так ноги отдыхали и переставали мозжить от непрестанного сидения. Она-то и увидела всё первой…
– Ой, девочки, карета въехала! Как интересно! Кто же это? – в её звонком голосе сквозило любопытство.
– А… – разочарованно протянула она. – Это тот, противный помещик, сосед нашего барина… Погодите, кого-то из кареты вытащили и на землю кинули… Человека! – в голосе зазвенел страх. – Да это… Ваня! Девушки, это Ванечку привезли!!
Кружевницы, как стайка певчих птичек, мигом взлетели со своих мест и прилипли к окнам. Напрасно Артемий, испугавшийся наказания, кричал на них, уговаривал, пугал розгами, Палаша строго сказала:
– Подожди, вот всё вызнаем, что происходит, и сядем! Они тоже все там, сам погляди!
Серые, синие, карие и зелёные глаза с тревогой смотрели на бездыханное тело.
– Девушки, он не шевелится, Ванечка… – со слезами сказала Груша. – Этот изверг его до смерти замучил! – она всхлипнула.
– Нет, Грушенька, нет, смотри, встать пытается! – воскликнула Арина. – Но не может! Что же они с ним содеяли, ироды! Как же я его ненавижу! – прошипела она, зелёные глаза её сузились и стали похожи на щёлки.
– Кого, Ариша? – тихо спросила Палаша. – Помещика этого?
– Куда там! Нашего ирода! – ещё тише сказала Арина. – Чтоб ему пусто было! Житья никому нет, как он тут всем заправлять начал да Федьку-гада привечать стал!
– Тише, Ариша! – испуганно шепнула Палаша, не сводя глаз с Ивана. – Услышат!
– Но ведь я права? Скажи, права? – не успокаивалась девушка. – Почему я не парень?! Ну вот почему?! Убила бы его, изувера, своими руками бы задушила!
– Арина! Что ты такое говоришь?! – шикнула на ней Палаша. – Окстись, безумная! Хочешь, чтобы всем нам из-за тебя попало?!
– Смотрите, девушки, Ванечку на спину перевернули! Он смотрит, он нас видит!! Давайте ему помашем! – воскликнула самая младшая кружевница, Оленька.
Девушки замахали ладошками, но было непохоже, чтобы Ваня их видел: взгляд его был устремлён в небо, он не двигался и не моргал.
– Гаврила его куда-то понёс, – с тревогой сказала Груша. – Ну всё… ничего не видать…
Кружевницы расселись по местам, к радости Артемия, и продолжили работу, но Арина никак не могла успокоиться:
– Нет, Палашенька, ежели бы кто меня позвал супротив барина встать, я бы пошла! Я бы…
– Ну что «ты бы»? – шёпотом передразнила её подруга. – Что мы, девушки, можем?!
– Не знаю про всех, а я бы взяла палку, оглоблю, грабли и задала бы этому кровопивцу трёпку! Вот! А если Ваня поднимется… Пойду за ним куда глаза глядят!
– А ну, разговоры отставить! Работать! – прикрикнул на них Артемий, и такой он был потешный в этот момент, кудрявый, расстроенный, что девушки, невзирая на печальные события, не смогли удержаться от смеха.
Их хохот, звонкий, переливчатый, взметнулся к небесам и растаял серебристой пылью…
Ваня увидел девушек… Когда Болтов грубо перевернул его на спину, взгляд его взлетел ввысь, скользнув по окнам господского дома, и он успел заметить их милые, встревоженные лица и затрепетавшие в окне ладошки, словно крылышки маленьких звонкоголосых птичек… Запечатлел в сердце, несмотря на пожиравшую его изнутри боль, и держал перед глазами, пока не провалился в забытьё…
Гаврила, мерно и спокойно шагая, сопровождаемый своими ражими помощниками, подошёл к избушке бабушки Миронихи и стал перед крыльцом, угрюмо мотнув парням головой. Один из них, Нефёд, постучал в дверь и отступил, чтобы не испугать старушку.
Дверь приоткрылась, и травница выглянула из полумрака курной избы:
– Кто здесь?
– Мать, это я, Гаврила, открой!
Мирониха распахнула дверь и застыла, глядя на безжизненное тело в руках кузнеца:
– Охти мне, святители Господни, Богородице Благодатная Мария, помилуй нас! –мелко перекрестилась и отступила в глубь сеней, маша руками. – Скорей, скорей, Гаврилушка!
Низко пригнувшись, кузнец вошёл со своей ношей в небольшую, пропахшую травами комнатку.
– Куда положить?
– Подожди, Гаврилушка, вот тюфячок, клади на него! – кряхтя, старушка, потащила тюфяк, но Нефёд, вошедший следом, осторожно отобрал его у травницы, расстелил на земляном полу и помог Гавриле уложить Ивана.