– То-то и оно! Есть тебе надо, уразумел, неслух?
– Уразумел, бабушка.
На следующее утро как привезли Ивана, Саша пробудился непривычно рано: солнце ещё только начинало взбираться на небосклон, озаряя розоватым светом всё вокруг, запуская нетерпеливые лапы-лучи в комнату. Он лежал, не открывая глаз, и пытался понять, отчего так пакостно на душе. Вечером он, как обычно, переусердствовал с наливкой, но причина явно была не в этом. Начал перебирать в памяти все события прошедшего дня одно за другим и вспомнил: Болтов привёз сводного братца, полумёртвым. Помещик пообедал вместе с ним, но потом уехал, сославшись на неотложные дела, и Саша в одиночку подливал и подливал себе, пока не уснул прямо за столом. Смутно помнил, как Федька и Клим тащили его на себе в спальню, укладывали на постель, а боле – ничего. Но недвижимое тело стояло перед глазами, как живое.
– Живое ли… Федя! – просипел он.
Прокашлялся и крикнул громче:
– Федя!
– Проснулся, мин херц? – Федька вошёл в опочивальню, свежий и бодрый. – Что так рано? Иль сон дурной видел?
– Нет, Федя, какой сон… Поди узнай, как там Ванька, жив ли?
– Да какая разница, мин херц, жив или мёртв? Сдох – туда ему и дорога, – Федька, не глядя на барина, опустился в кресло.
– Ты что это расселся? – сердито буркнул Саша.
– А что? – вытаращился на него камердинер.
– Встать, я сказал! – рявкнул помещик.
– Ладно, – Федька выбрался из глубин мягкой обивки.
– Ты забыл, что у меня на службе?! Забыл, что я тебе жалованье плачу?!!
– Помню я всё, мин херц, – камердинер пожал плечами.
– Тогда заруби себе на носу: здесь только я решаю, кому жить, а кому умереть! Живо узнай, как там Ванька!
– Слушаюсь, сейчас пошлю кого-нибудь! – Фёдор поклонился и хотел выйти, но вконец разозлённый Саша гаркнул:
– Сам иди! Я тебе приказал! Одна нога там – другая здесь!
Федька молча вышел из барских покоев, черты его исказила неприкрытая злоба:
– Жалованье он мне платит! Знал бы ты, какое я себе жалованье назначаю!! – и с сердцем плюнул на натёртый до блеска пол.
Подойдя к избушке травницы, увидел одного из подручных кузнеца, сидевшего на крылечке.
– Ты! – ощерился на парня, ища, на ком бы сорвать злобу. – Чего расселся?? Встать!
Нефёд неторопливо поднялся, оказавшись почти на голову выше камердинера, хотя тот тоже был не мал.
– Пошёл на работу, скот!! – ещё злее рявкнул камердинер.
– А ты меня не скотинь! – неожиданно возразил парень. – Я приказ барина сполняю.
– Какой ещё приказ?! – вызверился Фёдор. – Какой приказ?!
– Ивана на ноги поставить, – неприветливо ответил Нефёд.
– На ноги его бабка ставит! А ты пошёл работать, пока я тебе мозги не вышиб! – Федька потянул из-за голенища плётку.
– А воды ты ей натаскаешь из колодца? – не уступал Нефёд. – Больного мыть да тряпки стирать? Дров нарубишь печку топить? – серые глаза парня смотрели в упор без боязни.
– Ты с кем разговариваешь, смерд?! – бешенство плеснуло в чёрных глазах камердинера.
– Я сполняю барский приказ. Помогаю, – твёрдо ответил парнище. – Прикажет уйти – уйду!
– Ах ты… – Фёдор аж подавился словами, но ничего не сказал, сорвал зло на двери, пнув её от всей души.
Дверь хряпнула, распахнулась, и камердинер буквально ворвался внутрь.
– Батюшка, да что с тобой? – Мирониха испуганно смотрела на него, держа в руках пестик. – Ты здоров ли, родимый? Недужного не пужай, милостивец, Богу душу отдаст, нам всем не поздоровится… Барин строго-настрого приказал вылечить.
Камердинер, бешено вращая глазами, повёл взглядом по избе и увидел Варвару:
– А эта чего здесь ошивается?!
– Так помогает мне, родимый, я ведь стара, руки-от гля-ка, какие у меня, – и старуха ткнула ему под нос свои кисти с короткими, красными, искривлёнными ревматизмом пальцами. – Как я ему культяпки такие буду в раны совать? А у Вареньки персты тонкие, гибкие, ловкие, она увечному больно не сделает.
– Убери, убери это! – Федька аж отшатнулся от её рук. – Как он? – толкнул носком сапога Ваньку, который лежал с закрытыми глазами, ни на что не реагируя.
– Осторожней, батюшка! – охнула Мирониха. – Плох. Дюже плох. Жилы-то ему все порвали, встанет ли на ноги – один Бог ведает!
– Врёшь, старая! Покажь!
Травница откинула пестрядинное одеяло, и взгляду Фёдора предстало тело, практически целиком запелёнутое в ткань, на которой кое-где проступили кровавые или желтоватые пятна.
– Вишь? – опять укрыла. – Чуть жив. На ноги поставлю, но уж помощников моих не трожь, батюшка! Мне и наклоняться-то тяжко…
Камердинер, не говоря ни слова, выскочил из избушки, метнул злобный взгляд в Нефёда, который и не подумал встать, и, вдавливая каблуки в землю, отправился докладывать барину.