Федька ежедневно по приказу барина приходил справиться о здоровье Ивана, и каждый раз его заметно злило, что недужный всё лежит без сил.
– Сынок, – спустя седмицу сказала Мирониха. – Вставать тебе надо, а то этот пёс цепной почует неладное.
– Как скажешь, бабушка, – согласился Иван.
Так-то он каждую ночь вставал, разминал суставы, которые по-прежнему отзывались болью, но уже не острой, а вполне терпимой, делал кое-какие упражнения, восстанавливая повреждённые и ослабевшие связки и в целом чувствовал себя неплохо. Но поднимать людей на восстание, конечно, он ещё не мог, надо было выжидать… и терпеть…
– Встал? – Федька смотрел на него весьма неприветливо, надоел ему этот строптивый холоп хуже горькой редьки.
– С Божьей помощью, Фёдор Ипатьич, – Иван, отпустивший за время болезни курчавую русую бородку, стал похож на русского богатыря.
Волосы его, также отросшие, были перехвачены кожаной тесьмой, на запястья Гаврила сделал ему кожаные же наручи с железными клёпками. Мышцы, приобретённые за годы физического труда, стали рельефными, ведь потеряв изрядную долю веса, Иван избавился от ничтожного количества жира, имевшегося в его организме.
Камердинер подошёл аккурат, когда парень умывался из ведра, и пристально наблюдал за его сдержанными и осторожными движениями.
– Ну, раз встал, доложу барину, поглядим, что он скажет, – Фёдор развернулся на каблуках и ушёл.
– Сынок, чего ему надобно? – выглянула Мирониха.
– Барину докладывать пошёл. Сейчас сокол наш призовёт меня пред свои ясные очи, – с иронией ответил Иван.
– Помни: ты слаб, еле ходишь! – бабка погрозила пальцем. – Не геройствуй, прикинься немощным!
– Да помню, бабушка. Дай-ко рубаху вздеть.
К барину шёл долго, еле передвигая ноги, шатаясь. Опять кабинет, опять брат за столом и двое охранников рядом. Александр Андреич молчал, разглядывая свою бесконечную головную боль.
– Выздоровел? – спросил отрывисто.
– Встал на ноги, барин, первой раз. Руки-ноги слушаются…
– Славно, – откинулся на спинку кресла, соединил ладони в замок, повертел большими пальцами. – Живучий, значит…
Иван промолчал, его мнения явно не спрашивали.
– Ты вот что, Ваня, – он удивлённо вскинул глаза на барина: тот отродясь его так не называл. – Сегодня можешь отлежаться, а завтрева придёшь, я определюсь, куда тебя пристроить. Хватит дармоедничать. Трутней не кормлю! Всё понял?
– Да, барин.
– Иди, – отмахнулся, как от мухи.
Иван вышел на улицу: солнце светило ярко, голубело небо с лёгкими мазками перистых облачков, день обещал быть чудесным и приветливым. Он поднял лицо навстречу тёплым лучам и, прижмурившись, постоял немного, позволив себе не думать ни о чём. Скользнув взглядом по стене дома, увидел в окне девичьей Арину и чуть склонил голову в знак приветствия – она помахала ему рукой.
– Что же с вами, девушки, будет? – пробормотал. – Мы-то, мужики, понятное дело, будем драться, а коли схватят – умрём с честью. А вы-то как? Птички звонкоголосые?.. – внезапно гнев опять прихлынул дегтярной волной. – Дай мне только на ноги встать, братец, я здесь всё разнесу. Камня на камне не оставлю! Верно бабушка Мирониха говорила: выигрывает терпеливый. Терпеть я умею. Недолго осталось…
– Чего стоишь?! – резкий окрик вырвал из дум.
– Да вот чуток на солнышке погреюсь, Фёдор Ипатьич? – Иван добавил в голос жалобные, просящие нотки. – Дозвольте?
– Что барин сказал? – чёрные глаза пронзительно смотрели из-под насупленных бровей.
– Его милость приказали нынче отлежаться, а завтра скажут, какую работу буду сполнять.
– Наручи зачем напялил? – последовал вопрос.
– Так это… пясти слабые у меня, выворачиваются то и дело. Гаврила надел, чтобы состав держали…
– Иди прочь, не маячь тут! – приказал камердинер и пристально следил, как Иван неуверенно идёт, приволакивая ноги и останавливаясь.
Войдя в избушку, он в изнеможении опустился на табурет. Варя испуганно вскрикнула и, подбежав, пощупала лоб, проверяя, нет ли жара.
– Я тебе говорила, неслух, поберегись! – рассердилась травница. – Совсем уморился!
– Да я не из-за этого, бабушка! – ухмыльнулся Иван. – Из-за того что немощным велела притворяться! Тяжело это!
– Языком-то не мели попусту, сымай рубаху, пора раны перевязать!
Благодаря волшебным мазям Миронихи и неусыпной заботе двух целительниц – старой и молодой – Иван быстро шёл на поправку. Раны затянулись, зарубцевались, заросли крепкой розовой кожицей и уже не лопались при каждом движении. Конечно, торс его был обезображен, но шрамы лишь подчёркивали грозную красоту натруженного долгими годами тела. Мастерицы принялись обрабатывать и перевязывать раны.