– Савва! Видишь?! Я отомстил за тебя!!
Отшвырнул кусок мяса прочь, невероятно легко встал с бездыханного тела и развернулся к невольным зрителям. От его лица, окровавленного, в котором не осталось ничего человеческого, от всей фигуры веяло жутью. Он был похож на языческого бога, только что вкусившего кровавой жертвы. Дворня молчала, охваченная ужасом, женщины спрятались за мужиков.
Василий же, тоже поражённый до глубины души, внезапно ощутил страстное желание прикоснуться к Ивану, следовать за ним, куда бы он ни повёл, служить ему, подобно преданному псу. Повинуясь этому велению, он пошёл было к нему, но не смог: точно незримая рука остановила его, не давая приблизиться. Иван обернулся, но взгляд его смотрел сквозь Василия; он как будто побывал в запределье, где живым, тёплым людям быть не должно, заглянул туда, куда не забирается даже мысль человеческая, и знание это окружило его невидимой стеной, воздвигло преграду между ним и миром, не давало приблизиться даже на расстояние вытянутой руки. Он был один со своей болью, недоступной пониманию простых смертных.
Щенячий восторг, который внезапно испытал Василий, перемежался со священным ужасом. Он признал в Иване своего вожака, и теперь никакая сила не могла заставить его вернуться к прежней жизни. Ему открылось предназначение: быть здесь, рядом с ним, служить ему, выполнять его волю… Глазами молодой человек неотрывно следил за тем, кто отныне стал для него воплощением Божьей правды.
Иван же, постояв, развернулся всем телом к своему брату, застывшему и онемевшему, не могущему пошевелить ни рукой, ни ногой. Движение вышло медленным и физически ощутимым, от него как будто пошла грозовая волна, от которой у Саши зашевелились волосы на голове. Он не мог оторвать глаз от брата, надвигавшегося на него, как морок в кошмарном сне: неотвратимо и безжалостно мир сузился до размеров маски кровавого бога, на которой невыносимым блеском горели глаза. Бог подошёл и склонился:
– Ну что, мин херц, время! Ты готов?
– К чему?.. – шепнули побелевшие губы.
– Пришло время принять свою судьбу! Пора! – морок зацепил его пальцем за ворот и повлёк за собой.
Саша пытался затормозить каблуками, но его неумолимо тащили навстречу судьбе. Совершенно не напрягаясь, как будто без малейших усилий, Иван выволок его на задний двор и кинул к столбу. Дворня, как зачарованная, двинулась следом.
– Что… что ты будешь делать? – жалко проблеял помещик.
– А что сделал бы ты, братец? – сдержанная суровость пугала неотвратимостью наказания.
– Что бы ты сделал со мной? И с любым из этих людей?! – в голосе Ивана зазвучали громовые раскаты.
Весь вид его внушал страх. Озаряемый пламенем костров, он казался не более человеком, чем языческий идол: лицо в запёкшейся крови, стальной взгляд, испещрённое шрамами тело, всё в красноватых отблесках. Лишь большой нательный крест напоминал, что это всё же человек.
– Я поступал по совести, – попытался защититься Александр.
Иван мгновение молча смотрел на него, потом захохотал.
– Вот она, твоя совесть! – указал на клеймо. – У остальных твоя совесть на их спинах прописана! Где мой нож??
Василий, подобравший засапожник, метнулся к Ивану.
– Что? Что?! – заверещал помещик, вжимаясь спиной в столб.
– А вот что!
Иван, оскалив зубы, приставил лезвие к предплечью и одним круговым движением вырезал клеймо. Подошёл к сжавшемуся в комок Александру, упал на колени и протянул кусок кровоточащей плоти на ладони:
– Твоей совести, братец, хватило лишь на это! – с силой припечатал клеймо на его лоб. – Посмотрим, достанет ли у тебя духу смириться с судьбой.
– Прости, прости меня, брат! – заскулил помещик.
– Ты не у меня – у Бога прощения проси за свои злодеяния! – Иван истово перекрестился. – За себя я тебя простил!
Он легко поднялся и крикнул:
– Раздеть Александра Андреича и привязать к столбу!
Молодые ребята из псарей да конюхов стремглав кинулись исполнять волю главаря, и через минуту дело было кончено: как Саша ни брыкался, как ни сопротивлялся, как ни визжал, они содрали с него камзол и сорочку и прикрутили руки к крюку на столбе. Он оказался в том же положении, что и сводный брат несколько месяцев назад.
Иван, ни слова ни говоря, протянул руку, Гаврила подал ему кнут.
– Не делай этого, не делай! – кричал Александр, брызгая слюной. – Я дам тебе вольную! Отпишу полпоместья!! Я не буду никуда жаловаться! Я всех пощажу!