– Мальчишку-то за что побили! – подал голос им вслед дворецкий. – Парнишка мухи не обидит!
– Семён Парамонович, – приказным тоном начала барыня. – Ивана в клеть проводи, да принеси ему одежду какую и одеяло, чтоб не замёрз.
– Слушаюсь, – склонил голову слуга.
– Арина, отведи мальчика к бабушке Миронихе, пусть полечит его.
– Конечно, матушка, – горничная, взяв за руку, увела Савку.
– А с тобой, – глядя на Ваньку, который смог наконец подняться и сесть, привалившись к кровати, – я завтра поговорю, и ты мне всё расскажешь.
– Елизавета Владимировна, я… – прерывающимся голосом начал парень.
– Завтра! – прервала она его. – Сейчас у меня сил нет. Груша, проводи меня, – опершись на руку девушки, барыня ушла.
– Встать-то сам сможешь? – Семён Парамонович, высокий, худощавый, седой как лунь старик, подошёл к Ваньке. Он покачал головой. Дворецкий, подхватив под мышку, помог парню подняться и повёл его к выходу. Свежий ночной воздух ожёг наболевшие лёгкие, и парень надсадно закашлялся, согнувшись. Старик терпеливо ждал. Медленно они пошли на задний двор. Босые ступни Ваньки леденила земля, подёрнутая лёгким морозцем: стоял уже конец ноября и начинались небольшие заморозки.
– Дядя Семён, – прохрипел парень, – дозволь умыться… кровь смыть.
– Давай, милок, умойся, я подожду.
Они подошли к лохани, Ванька опустился на колени и опустил руки в воду, разбив ледяную паутинку. Поплескал в лицо, обмыл руки и торс, почти не чувствуя холода. Зачерпнув в горсть, глотнул ледяной водицы, но его тут же вырвало, едва успел отвернуться от лохани.
– Не пей, желудок застудишь. Я тебе тёпленькой принесу, – посоветовал дворецкий.
Скрипя зубами, Ванька поднялся. Боль в теле была немыслимой, затмевала рассудок, хотелось убиться головой о мёрзлую землю и прекратить мучения. Он доковылял до клети, почти упал на подстилку, тяжело вздохнул. Вот теперь он почувствовал холод и начал дрожать.
– Погоди, – сказал Семён Парамонович и ушёл. Вернулся спустя несколько минут, принёс тёплое питьё, рубаху, армяк, шерстяные носки и несколько попон. Заставил Ваньку одеться и попить.
– Спи. Тебе надо спать, чтобы силы были.
Дворецкий ушёл. Ванька натянул на себя попоны и ощутил блаженное тепло. Но уснуть ему не дали: пришли Савка и Дуня облегчить его мучения. Сначала напоили горчайшим отваром, который должен был утишить боль, потом заставили снять армяк, отчего он вновь стал дрожать от холода, и, задрав рубаху, намазали мазью ушибы. Дунька начала всхлипывать, увидев его багровые синяки и кровоподтёки, Савка тоже подозрительно засопел, но сдержался.
– Ничё, Дуня, барин маленько стукнул, пройдёт! – разбитыми губами пошутил Ванька, и девушка улыбнулась сквозь слёзы. Закончив, они опять одели его, заботливо укутали попонами, и Дуня ушла. Савка вознамерился ночевать тут же.
– Вдруг тебе что надо будет! – настаивал он.
– Иди в комнату, не надо тебе тут быть, – прошепелявил Ванька. – Там порядок наведи.
– А ты?
– А я буду ждать суда барыни.
– Ваня, клеть же не запирается! Пойдём, поспишь на кровати, а утром сюда вернёшься! – взмолился отрок.
– Нет, не пойду, так нельзя, – отрезал парень. – Это доверие Елизаветы Владимировны. Иди отсюда! Ты со свету сжить меня хочешь?!
Савка нехотя ушёл. Ванька закрыл глаза, но уснуть, несмотря на отступавшую боль, не давали скорбные мысли.
«Это что же выходит? – думал он. – Получил несколько тычков от барского прислужника и уже готов молить о пощаде? Ещё немного – и я ноги бы ему целовать начал?! Слезу уже пустил… Что ж я за слезомойка какая… Рабья душонка… пёс паршивый – его бьют, а он руку лижет… тьфу!»
От отвращения к себе он скривился.
«Видела бы она меня, как я по полу ползаю…» – душевные муки затмили телесные в момент. Парень откинул попоны и встал на колени, широко перекрестившись и устремив взгляд к небу:
– Господи! Иже еси на небеси! Дай силы рабу твоему Ивану выдержать всё, что пошлёт судьба! Господи! Пусть я не сломаюсь и смогу дойти до конца, какой бы он ни был! Всё приму, пусть только любушка моя будет счастлива и ребёночек наш вырастет свободным! Прошу, Господи, исполни такую малость твоего раба Ивана!» – помолившись, он почувствовал небольшое облегчение и снова улёгся, но мысли переключились на Пульхерию:
– Боже мой! – вскричал он, опять отбросив попоны. – Ведь она будет завтра меня ждать!!
Как загнанный зверь, заметался по клети:
– Как же её предупредить?! Что она подумает??
Спустя минуту пришла правильная мысль: «Подумает, что что-то случилось, что-то непредвиденное, и приедет сюда. А там… она поклялась, что промолчит!»