Она с неожиданной силой сжала руку сына:
– Саша… крестись на образа и клянись, что исполнишь нашу волю!… Клянись… – она закашлялась и стала задыхаться, но глаза неотступно следили за юношей. Саша повернулся к иконам, перекрестился, скривив рот, и сказал:
– Клянусь!
– Да будет воля твоя… – пробормотала Елизавета Владимировна. – Позови исповедника…
Но священник не успел выслушать исповедь: барыня впала в беспамятство, взор её помутнел, она ничего не слышала и не понимала. Пролежав несколько часов, она тихо скончалась, так и не успев покаяться в своих грехах.
Когда во всеуслышание объявили, что Елизавета Владимировна преставилась, среди дворовых воцарилось горестное молчание. Они знали, что теперь их жизнь изменится раз и навсегда и что перемены эти далеко не к лучшему…
Ванька, узнав о кончине своей покровительницы, не проронил ни слезинки, они все запеклись в его сердце. Он ясно понимал, что его мир разрушился и что грядущее в лице молодого барина уготовит ему только страдания.
В душе Пульхерии, которая слышала всю исповедь барыни, затеплился крохотный лучик надежды.
На третий день Елизавету Владимировну похоронили в семейном склепе, где уже покоилось тело её мужа и двух сыновей. Саша устроил богатые поминки, пригласив всех, кто знал покойницу, таковых оказалось достаточно. Крестьянам тоже было выставлено угощение и объявлены выходные до девятого дня. Дворне такой привилегии не досталось: работы в поместье было как всегда много.
Сразу после похорон барин вызвал к себе Ваньку и холодно сообщил, что он снимается с должности управляющего и отправляется работать в конюшню. Жить, естественно, будет там же, в смежном помещении, где живут все конюхи. Ванька чего-то подобного и ожидал, поэтому даже не удивился. С поклоном сказал: «Слушаю, барин», – и пошёл переселяться.
– Одёжу оставь, а сапоги сымай, – поигрывал плёткой Федька, как тень, следовавший за Иваном и наблюдавший, как он собирается. – Перья, чернила да книги тебе теперь не понадобятся, да, стихоплёт? – ухмыльнулся он.
– Фёдор, – парень медленно обернулся, движения пока давались ему с трудом, он остерегался резко поворачиваться, – тебе-то что за корысть во всём этом, не пойму? Что за радость мучить людей?
– А тебе и понимать не надо, – улыбка вновь покривила губы Федьки. – И вопросы задавать не след! Знай своё место, холоп!
Рукоять плети указала на стопку книг, которые Ванька собрался положить в сундучок:
– Барина?
– Материны это, священные книги.
– Эти бери. Все остальное оставь, читать тебе недосуг будет. Отправит тебя барин на скотный двор, будешь хлев свиньям да коровам чистить.
Ванька пожал плечами:
– Что барин прикажет, то и буду делать, а ты мне не указ! – нотки негодования проскользнули в ответе, что не преминуло отметить чуткое ухо Фёдора.
– Ты не дерзи, парень, – рукоять упёрлась Ивану в грудь. – А то, не ровён час, без языка останешься!
Взгляды их скрестились – серый, как осенняя вода в озере, Ивана и чёрный без просвету – Федьки. С минуту они смотрели друг на друга не мигая, потом в комнату вбежал Савка, и оба парня перевели глаза на него.
– Ваня! – увидев подручного барина, осёкся.
– Пошёл живей! – приказал Фёдор. – И щенка своего забирай! У! – Он замахнулся на Савву, тот пригнулся и шмыгнул за Ваньку.
– Дай мальцу хоть вещички собрать, – попросил Ванька.
– Плохо просишь, – сузил чёрные глаза Фёдор.
Иван вздохнул.
– Дозвольте собрать вещи, Фёдор Ипатьевич! – чуть склонился.
– На колени стань и проси покорно! – осклабился Федька.
На скулах парня заиграли желваки:
– На колени я встаю лишь перед Богом и барыней покойной, ангелом на земле.
– Дерзишь, холоп, дерзишь! Скажу барину, он найдёт на тебя управу! – с удовольствием сказал Федька.
– А ты думаешь, на тебя управу найти нельзя? Или на барина? – тихо ответил Ванька. – Перед Богом все равны.
– Вон ты как заговори-ил! – удивлённо протянул Фёдор. – Откуда только смелость взялась! В тихом омуте… О том барину доложено будет! – он пошёл из комнаты, добавив. – Чтоб через минуту на конюшне был!
– А мне ничего и собирать не надо, всё собрал уже! – весело блеснул голубыми глазами Савка.
– Пошли, – Ванька взъерошил ему волосы, снял нарядный кафтан и сорочку, аккуратно сложил, надел дарённую Ариной рубаху, армяк, взял под мышку сундучок.