– Мин херц… – он осторожно снял с барина кафтан и подал ночную сорочку.
– Чего тебе?
– Я спросить бы хотел, если ваша милость позволит…
– Ммм?
– Как же всё-таки с венчанием? Ведь, чай, не слепая она, Пульхерия Ивановна-то… Поймёт, что обманули мы её… не по-людски это, не по-божески…
– Ты меня учить вздумал?! – с угрозой в голосе спросил Саша, глядя на молочного брата в зеркало.
– Нет, мин херц, как я могу…
– Именно. Не можешь. Знай своё место, холоп. Как я сказал, так и будет! И повторять боле не намерен! А если ты ещё хоть раз, – он резко обернулся к Ваньке, – хоть разъединый разик заговоришь об этом или вякнешь где-нибудь… я твой поганый язык свиньям скормлю, понял?!
Сашины черты лица исказились и обезобразились от злости, он буравил Ваньку взглядом, а тот стоял ни жив ни мёртв, видя хозяина в исступлении.
– Не гневайтесь, Александр Андреич, ваша милость, бес меня попутал, – быстро заговорил он, слегка отступив назад, чтоб избежать очередной оплеухи. – Дурак я, ваша милость, пороть меня надо за глупый язык! Бейте!
Ванька покорно склонился перед хозяином, и тот опустил руку, занесённую было для удара.
– Ладно, снимай сапоги, да поживее, спать я хочу.
Саша мгновенно захрапел, а вот слуге его не спалось: тяжесть на сердце и невесёлые думы о том, как он стал причиной будущих страданий ни в чём не повинной девушки, не дали сомкнуть глаз…
– Ванька, Ванька! Да где ты, чёрт такой?! – кричал Саша, стоя во главе свадебного поезда. – Вина принеси!!
– Вот, мин херц, несу! – разряженный Ванька поднёс жениху стакан с вином. Тот одним махом выпил, стакан удальски кинул за плечо, чуть не попав в дворовую девку.
– Всё, поехали, пора! Поскорее закончим, – скривившись, бросил Саша.
Свадебный поезд, богато разукрашенный лентами, цветами, разноцветными подзорами и вышитыми полотенцами, двинулся со двора под радостный перезвон колокольчиков и бубенцов, возвещавших о прибытии жениха. Сам жених, мрачнее тучи, ехал на вороном красавце. Ванька, которого обязали выполнять роль дружки, скакал чуть позади. Неправильно это было: крепостного делать дружкой жениха, да в этой свадьбе много было неправильного: и помолвки как таковой не было, и свадьба не осенью игралась, а в июле, и родители невесты давно опочили, и забирали девушку не из родительского дома, а из дома Елены Власьевны Козихиной, старинной подруги Елизаветы Владимировны. Впрочем, кому какое дело до соблюдения всех этих обычаев да суеверий? – справедливо рассудила Зарецкая, главное, чтобы молодые были счастливы да поскорее обзавелись детишками, а уж что там людская молва да сплетни…Всю жизнь на них внимания не обращала и сейчас не стоят они того.
Пульхерия сидела в богатой гостиной в состоянии трепетного ожидания… все несколько недель до свадьбы она мечтала, представляя идиллию будущей совместной жизни с Александром Андреичем, который поразил её своей скромностью, утончёнными манерами, а главное, умением слагать вирши… Мой Сумароков – заливаясь краской, мысленно называла она его. Нервничая, Пульхерия не могла и маковой росинки проглотить, чем немало огорчала горячо любящих её опекунов, она похудела, глаза стали ещё больше и светились радостью и ожиданием будущих чудес.
И хоть рядом с ней не было подружек, а убирали и украшали её крепостные девушки Елены Власьевны, ничто не могло испортить Пульхерии праздничного тревожного предвкушения.
– Ну что, голубушка, готова? – ласково спросила её пожилая дама и погладила по голове.
Девушка подняла огромные голубые глаза, в которых блестели слёзы, и кивнула:
– Вот не могу понять, Елена Власьевна, отчего на сердце тяжесть какая-то, томится оно и плакать хочет? Ведь люблю я его, желанного, мил он мне, а слёзы так и просятся… – шмыгнула она.
– А это, милушка моя, ты с девичьей волей своей прощаешься, – улыбнулась та, – женская доля – она от мужа зависит, сложится – не сложится – всё как Богу и мужу угодно будет. В родном-от доме совсем не так, там ты птичкой свободной пела, а теперь придётся мужа слушаться.
– Александр Андреич хороший! – сдвинула брови Пульхерия.
– А я и не говорю, что плохой! Просто всё будет иначе, не так, как ты привыкла. И матушке его постарайся понравиться, она дама строгая, властная, но добрая, сына любит безумно, двоих первеньких-то они с Андрюшей похоронили… Саша – её единственная отрада в жизни, да… – женщина помолчала. – Если увидит, что ты сына её любишь – души в тебе чаять не будет! И внуков поскорее роди!
Пульхерия покраснела, даже ушки её запламенели:
– Это уж как Бог даст…