В мозгу у Гарольда как будто включили свет, и он увидел истину. Внимательно присмотрелся к фигуркам: одна из них напоминала его, другая — Глорию.
И все же… он никак не мог в это поверить. Неужели? Присцилла? С ее золотистыми глазами, золотыми волосами, золотым сердцем? Но поверить все-таки пришлось: на стене висел плакат, с виду вполне обычный плакат для игры «Прикрепи ослу хвост». Нарисованное на плакате тело животного было утыкано булавками. Тело не ослика, а кошки — трехногой кошки с половинкой хвоста. Теперь у нее появился еще один хвост, целый…
Только он ей уже не нужен.
Присцилла зажигала свечи, а все остальные окружили карточный стол, злобно поглядывая на Гарольда. И тут он заметил странную вещь — его одержимость Присциллой полностью улетучилась. Эта женщина — все равно, что мужчина. Дюжина мужчин!
Пламя свечей, колеблясь, потянулось вверх, восковые куклы начали таять, и Гарольд почувствовал первые горячие прикосновения огня. Дядя Вик подошел ближе, его лицо вытянулось, нос заострился. Присцилла тоже придвинулась к нему, и глаза у нее были уже не золотистые, а желтые. Губы растянулись, обнажая острые клыки. И все-таки это маскарад, подумал Гарольд. И пришло время снимать маски. От этой мысли он поежился.
— Но почему, Присцилла? — спросил он, стараясь не давать волю страху. — Почему?
Желтые глаза сверкнули.
— Ты же меня любишь, верно? Ну вот, я возвращаю тебе твою любовь — единственным возможным для меня способом. Возвращаю с ненавистью — в сто раз большей!
Он отступил назад. Пламя свечей загорелось жарче. Капли пота выступили у него на лбу. Он старался держать себя в руках, напряженно прислушиваясь к звукам с улицы. И наконец услышал, как хлопнула дверца машины. Именно этого он ждал. Наконец-то можно расслабиться.
— Что это? — быстро проговорил дядя Вик.
— Полиция, я полагаю, — ответил Гарольд. — Я попросил их заехать.
— Это невозможно, — взвизгнула Присцилла. — Если бы ты сказал им про шабаш, они бы просто посмеялись над тобой!
— Естественно. Поэтому я не сказал про шабаш. Я попросил их заехать совсем по другой причине. Дети там немного набедокурили с вами машинами…
Присцилла уставилась на него. И дядя Вик тоже. И остальные.
— С нашими машинами?.. — начала она. — А, ты про мыло на ветровых стеклах, и все такое? — Присцилла засмеялась. — Ну, так мы просто откажемся предъявлять обвинения — правильно, дядя Вик?
Дяде Вику заметно полегчало.
— Да, именно так мы и сделаем, — ухмыльнулся он.
— А кто сказал, — Гарольд вытер пот со лба, — что это вы должны предъявлять обвинения? — Он повернулся и посмотрел в упор на Присциллу. — Очевидно, вы плохо знаете муниципальные указы Форествью. В одном из них, например, сказано, что вечером тридцать первого октября все личные автомобили должны находиться в гаражах, неважно, частных или общественных, для того чтобы — цитирую — «не искушать подрастающее поколение и не провоцировать юных жителей пригорода на совершение противоправных действий». Последние несколько лет юные жители пригорода вели себя образцово, поэтому указ спокойно лежал в ящике стола. Но я уверен: когда шериф узнает, насколько грубо вы нарушили местный закон, он с большой радостью извлечет бумагу из архива и даст делу ход.
Дядя Вик одним выдохом затушил все свечи.
— Ах ты идиотка! — крикнул он Присцилле. — Законченная идиотка! Старик придет в ярость. Он лишит нас силы — всех нас! Я потеряю свое место! Почему ты не проштудировала местные законы?
— Заткнись, старый козел! — заверещала Присцилла. — Он врет, ты что, не видишь? Нет там никакой полиции! Никого там нет! Он просто блефует…
В этот момент в дверь позвонили.
Гарольд добрался до города уже за полночь. Несмотря на поздний час, праздник продолжался — было самое время для похода в гости. Он решил, что вначале заедет за Глорией, а потом они вместе позвонят миссис Паскуале. И, если старая дама не угостит их ароматными спагетти с фрикадельками из оленины, они непременно намылят ей окна.