— Ты хочешь сказать, что дашь нам денег, только если я пересплю с тобой в гостинице? Ты это хочешь сказать? — она приподнялась слегка на диване, на котором лежала с полузакрытыми глазами.
— Нет, нет. Ты меня превратно поняла. Я хочу, чтобы ты покинула своего случайного Дика и эту страшную дыру и переехала ко мне — жить со мной, умереть со мной, все-все со мной.
— Ты ненормальный, — сказала она, по-детски гримасничая.
— Обдумай, Лолита. Никакой разницы не будет. Во всяком случае, даже если ты откажешься, ты все равно получишь свое приданое.
— Ты не шутишь? — спросила Долли.
Гумберт передает ей конверт с деньгами и чеком.
— Погоди-ка, ты нам даешь четыре тысячи монет? — проговорила она с мучительной силой.
Гумберт-Майдановский прикрыл лицо руками, его сотрясали рыдания. Лолита прикоснулась рукой к его кисти.
— Ты совсем уверена, что не поедешь со мной? Нет ли отдаленной надежды на то, что поедешь? Только на это ответь мне, — тихо произнес Гумберт.
— Нет, нет, душка, нет. Нет. Об этом не может быть речи. — Она встала с дивана и пошла провожать Гумберта к выходу. Шаркающей походкой шли сгорбленный старик и прекрасная в своей беременности молодая женщина…
Больше всего меня поразил финал спектакля. Минимум декораций — как сейчас принято в сценографии, — которые изображали тюремную камеру — нары, передняя стенка, окрашенная под бетон, с зарешеченным узким окошком. У окна в арестантской одежде стоит Гумберт. Он поворачивается лицом к зрителям:
— Когда я начал пятьдесят шесть дней тому назад писать «Лолиту», — сначала в лечебнице для психопатов, где проверяли мой рассудок, а затем в сей хорошо отопленной, хоть и порядком похожей на могилу, темнице, — я предполагал, что употреблю полностью мои записки на суде, чтобы спасти не голову мою, а душу. Посредине работы, однако, я увидел, что не могу выставить напоказ живую Лолиту. Я, может быть, воспользуюсь кое-чем из моей повести на закрытых заседаниях, но ее напечатание приходится отложить.
По причинам, которые могут показаться более очевидными, чем они есть на самом деле, я против смертной казни; к этому мнению присоединятся, надеюсь, мои судьи. Если бы я предстал как подсудимый перед самим собой, я бы приговорил себя к тридцати пяти годам за растление и оправдал бы себя в остальном. Но даже так Долли Скиллер, вероятно, переживет меня на много лет. Нижеследующее решение принимается мной со всей законной силой и поддержкой подписанного завещания: я желаю, чтобы эти записки были опубликованы только после смерти Лолиты…
Из глубины сцены в камере появляется Лолита. Повзрослевшая, беременная Лолита. Гумберт остолбенело смотрит на нее.
— Господа судьи! Вы можете глумиться надо мной и грозить очистить зал суда, но пока мне не вставят кляпа и не придушат меня, я буду вопить о своей бедной правде. Неистово хочу, чтобы весь свет узнал, как я люблю свою Лолиту, эту Лолиту, бледную и оскверненную, с чужим ребенком под сердцем, но все еще сероглазую, все еще с сурмянистыми ресницами, все еще русую и миндальную, все еще Карменситу, все еще мою, мою… Все равно, даже если эти ее глаза потускнеют до рыбьей близорукости и сосцы набухнут и потрескаются, а прелестное, молодое, замшевое устьице осквернят и разорвут роды, — даже тогда я все еще буду с ума сходить от нежности при одном виде твоего дорогого, осунувшегося лица, при одном звуке твоего гортанного молодого голоса, моя Лолита…
Произнося монолог, Гумберт подходит к Лолите, становится перед ней на одно колено, целует ее руки, обнимает набухший живот. Лолита в задумчивости гладит своими длинными пальцами его седые пряди…
Под шквал аплодисментов Гумберт-Майдановский поднимается с колен, берет Лолиту-Алю за руку и подводит к краю сцены на поклоны. С обеих сторон сцены выходят остальные актеры, занятые в эпизодических ролях. К сцене подходят благодарные зрители, вручающие цветы в основном Кириллу и Але.
После завершения поклонов в зале раздается голос администратора:
— Журналистов, присутствующих на премьере, просим пройти в малый зал на пресс-конференцию.
В конце-концов я для руководства театра по-прежнему остаюсь московской журналисткой, корреспондентом популярной газеты «Купидон-инфо». Соответствующие корочки лежат в моей сумочке. Пойду послушаю своего кумира.
Достав из сумочки и прикрепив к своему вечернему платью фирменный блэдж с логотипом крупнейшей специализированной газеты страны, я решительно направилась в малый зал. Журналистов собралось вполне достаточно для областного центра — человек двадцать местной пишущей братии, съемочная группа ОРТ, репортеры местных телеканалов — чувствовался интерес к творчеству Майдановского, давно не радовавшего публику большими режиссерскими работами.