Хорошо выдрессированный лакей внешне остался невозмутим.
– Слушаю, милорд. И что ваша светлость желает, чтобы мы сделали с ним?
– Понятия не имею, – ответствовал маркиз. – Чарльз, что ты хочешь с ним сделать?
– Что можно сделать с трупом, который валяется посреди Хоунслоу-Хит? Я считаю, что его надо отвезти к констеблю.
– Слышали? Труп надо отвезти в город.
– На Боу-стрит, – уточнил мистер Фокс.
– На Боу-стрит, с приветом от мистера Фокса.
– Дьявольщина, Доминик! С приветом от маркиза Вайдела, мой друг.
Лакей с трудом проглотил ком в горле и произнес с явным усилием:
– Будет сделано, сэр.
Мистер Фокс взглянул на маркиза Вайдела:
– По-моему, мы все уладили, не так ли, Доминик?
– Потратив при этом впустую столько времени, – маркиз отряхнул рукав тонким носовым платком, – я не намерен больше забивать себе голову мыслями об этом разбойнике.
– Что ж, пойдем наверх?
– Согласен, дорогой Чарльз. – И милорд начал лениво подниматься по лестнице.
Мистер Фокс, пристроившись рядом, достал из кармана элегантный веер и, раскрыв его, показал приятелю.
Его светлость внимательно оглядел вещицу.
– Очень мило. Шассерио[2], полагаю?
– Ты прав. – Мистер Фокс помахал веером. – Сюжет с Телемахом, исполненный на слоновой кости, видишь?
После того как оба джентльмена скрылись за поворотом широкой лестницы, стоявшие внизу лакеи обменялись взглядом.
– Сначала труп, в следующий момент – веер, – сказал тот, что держал плащ Вайдела. – Вот он – высший свет!
Эпизод с трупом уже вылетел из головы маркиза Вайдела, но мистер Фокс, считая, что история стоит того, чтобы о ней узнали другие, тут же рассказал ее двум-трем гостям, которые, в свою очередь, тоже не стали молчать. Очень скоро новость достигла ушей леди Фанни Марлинг, присутствовавшей на рауте вместе с сыном Джоном и дочерью Джулианой.
Леди Фанни овдовела много лет тому назад, и в свете давно перестали осуждать ее второй брак. Несмотря на несомненную ветреность в молодые годы, она искренне любила покойного ныне Эдварда Марлинга. Вдова истово соблюдала траур в течение года и когда, наконец, снова появилась в свете, прошло немало времени, прежде чем она позволила себе легкий намек на флирт. Теперь, когда дочь стала невестой, леди фанни превратилась в величественную пожилую матрону, предпочитавшую фиолетовый и серый цвета и неизменный тюрбан на голове.
Сейчас она оживленно беседовала со своим старым другом, неким Хью Давенантом, но, когда ее ушей достиг рассказ об очередном «подвиге» племянника, она, прервав разговор с Хью, воскликнула:
– Этот противный мальчишка! Клянусь, где бы я ни появилась, всегда говорят только о нем. И никогда – представьте, Хью, никогда! —ничего хорошего я о нем не слышала.
Серые глаза Хью Давенанта медленно заскользили по присутствовавшим и, отыскав высокую фигуру маркиза, задумчиво на ней остановились. Леди Фанни тем временем, так и не дождавшись ответа, продолжала:
– Разумеется, мне совсем не жаль этого грабителя с большой дороги… О, мой дорогой Хью, вы только посмотрите на эту нелепую фигуру… Что за смешной наряд! Да ведь это леди Мэри Коук. Что ж, ничего удивительного! Говорят, в последнее время за ней водятся странности, я слышала это от мистера Уолпола, а по-моему, она просто выжила из ума… Так о чем я говорила? Да, Вайдел… Он не должен был бросать на дороге убитого разбойника, хотя тот, не сомневаюсь, поступил бы точно так же на его месте, говорят, эти люди очень жестоки. И все равно, Вайдел не имел права так поступать! Теперь пойдут разговоры о его кровожадности и дьявольском бессердечии. Может быть, так оно и есть, но неприятно, что об этом разносят по всему свету, – она перевела дыхание, – и Леони… вы знаете, Хью, что я очень люблю Леони, так вот, я уверена, что Леони рассмеется и скажет, что ее mechant[3] Доминик слишком беспечен. Подумать только! Беспечен! Давенант улыбнулся.
– Не сомневаюсь, что она действительно так скажет, – согласился он, – мне иногда кажется, что герцогиня Эйвон навсегда осталась в душе пажом Леоном.
– Хью, умоляю, будьте осторожны! У стен есть уши! Что касается самого Эйвона, ему совершенно безразлично поведение Доминика.
– Ну, нельзя отрицать, – осторожно сказал Давенант, – что Доминик – копия отца. Леди с треском захлопнула веер.
– Если вы так плохо относитесь к бедному Эйвону, Хью, – произнесла она, негодуя, – я не желаю вас больше слушать. Убеждена, что Эйвон стал образцом добродетели, с тех пор как женился на Леони. Признаю, он чудовищно неприветлив и неприятнее, пожалуй, может быть только Руперт, который, кстати, плохо влияет на Доминика, поощряя его дикие выходки. Но я готова поручиться своей репутацией, что Эйвон никогда не был таким дьяволом, как Вайдел. Вам ведь известно, что его прозвали дьявольским отродьем, и, если вы мне сейчас скажете, что это оттого, что он сын Эйвона, я назову вас пристрастным и не буду слушать.
– Он еще молод, Фанни, – сказал Давенант, продолжая наблюдать за маркизом.
– Тем хуже, – категорически отрезала матрона. – О, моя дорогая леди Доулиш, я уж и не мечтала встретить вас сегодня. Что вы, мы не виделись целую вечность… Странная особа, Хью, а ее дочь, что бы там ни говорили, но девица явно косит… Так о чем это я? Конечно, о Вайделе! Молод? Я была уверена, Хью, что вы найдете для него оправдание. Бедные Холланды тоже имеют неприятности с сыном, но самый страшный грех Чарльза – проигранное состояние. А покажите мне человека, который не играет! За это еще никого не осудили и не осудят. С Вайделом все иначе. Не успел он покинуть Итон, как все заговорили о его возмутительном поведении. И дело не только в его дуэлях, Хью, – вам, конечно, известно, что Доминику нет равных в стрельбе из пистолетов. Я слышала от Джона, что наше дьявольское отродье попадает в игральную карту на стене в любом состоянии, трезвый или пьяный. Однажды он проделал это у Уайтов, и разразился дикий скандал! Разумеется, Вайдел был пьян, и можете вообразить, Хью, как возмущены были такие почтенные гости, как старая миссис Куинсберри и мистер Уолпол. Хотела бы я посмотреть на них в тот момент!
– Я видел, – отозвался Хью. – Глупая выходка мальчишки, не более того.
– Но то, что он убил молодого Фоллиота, уже не назовешь глупой выходкой! К тому же он играет только по-крупному, и хотя мы все играем, но он настоящий Алайстер! И он слишком много пьет. А ведь никто не может сказать, что когда-нибудь видел Эйвона пьяным. И самое плохое, – она понизила голос и многозначительно махнула веером, – оргии Вайдела с танцовщицами из Оперы…
Давенант улыбнулся:
– Ну, Фанни, хотя в этом вопросе я с вами солидарен, но вы не станете отрицать, что Эйвон тоже в свое время…
Она не дала ему договорить:
– Нет, нет, я обожаю Джастина Эйвона, хотя никогда не одобряла его пороков. Кстати, несмотря на свои недостатки, Джастин всегда был bon ton[4], – чего не скажешь о Вайделе. Если бы он был моим сыном, я не позволила бы ему жить вне дома. Мой дорогой Джон почти не отходит от меня.
Хью отвесил ей поклон.
– Вы должны быть очень счастливы, имея такого сына, Фанни. Она вздохнула:
– Он точно такой же, каким был его незабвенный отец.
Скрывая выражение лица, Хью снова поклонился.
Он прекрасно знал, что ее светлость лукавит, – сын как раз и огорчал ее своим домоседством.
– И если я когда-нибудь услышу, – продолжала леди Фанни с легким вызовом в голо-гр как будто прочитав мысли Хью, – если я услышу о том, что мой Джон участвует в этих оргиях, я тут же умру от позора и унижения.
– Что вы имеете в виду, Фанни? Что за оргии? – нахмурился Хью.
– Оргии Вайдела. И не спрашивайте меня больше об этом, Хью.
Давенант слышал много интересных историй о забавах молодого Вайдела, но был удивлен, что они каким-то образом достигли ушей леди Фанни. Судя по ее таинственному выражению, она действительно знала о худших из них. Уж не Джон ли Марлинг нашептал матери на ухо? Хью готов был признать, что, несмотря на все свои выходки, Вайдел гораздо приятнее, чем его безупречный кузен Джон.