— А вот этого не надо, Мира Владимировна! Возьмите себя в руки!
— Как вы не понимаете! — воскликнула она и заплакала.
Вот это уже совсем другое дело. Хоть Беркутов и не выносил женских слез, но они были куда лучше, привычнее этого скулежа безутешной вдовы. Определенно. Взял стакан с Карачинской, протянул хозяйке.
— Вот, попейте, успокойтесь.
Она залпом выпила. Вытерла ладонью губы. Коротко взглянула на Дмитрия. Ее глаза оживились, в них возник интерес к нему. Это был верный признак, что дело пошло на поправку.
— Спасибо! — поблагодарила она, возвращая стакан. — Вы, кажется, представлялись. Но я что-то не совсем себя чувствовала. Простите!
Он поставил стакан на столик.
— Майор милиции Беркутов Дмитрий Константинович.
— Да-да, — кивнула она. Поправила рукой волосы, проговорила смущенно: — Извините! Я, наверное, ужасно выгляжу.
Она явно напрашивалась на комплемент. А Беркутов не любил, особенно в отношениях с женщинами, чтобы его уговаривали. Тут же выдал:
— Вы, Мира Владимировна, и в рубище будете выглядеть Венерой. И, поверьте мне на слово, роль весталки вам явно не подходит.
Лицо её выразило удовлетворение. Комплемент ей пришелся по душе. Но, тут же вспомнив, какую роль ей отвела несчастная судьба, Аристархова вновь опечалилась, в глазах заблестели слезы.
— Ах, что вы говорите! Михаил Киприянович был такой замечательный. Я была за ним, как за каменной стеной. И ещё эта ужасная смерть! Нет, я этого не переживу! — И она опять заплакала.
— Что поделаешь. Что случилось, то случилось. С этим надо смириться. Рано или позно все там будет, — философски проговорил Беркутов. — Успокойтесь, Мира Владимировна. Говорят, что слезы очень старят женщин.
Последний довод показался Аристарховой убедительным и она быстро успокоилась, достала из кармана халата носовой платок, вытерла лицо.
— Можно вам задать несколько вопросов? — спросил Дмитрий.
— Да, конечно, — кивнула она.
— Когда вчера Михаил Киприянович пришел домой?
— Довольно поздно. Где-то около двенадцати.
— А где он задержался? На работе?
— Где же еще... Впрочем, утверждать не берусь.
— В каком он был настроении?
— Настроении? — переспросила Аристархова. На мгновение задумалась. — Он был чем-то очень огорчен. Да-да, очень. Я еще, помню, спросила его: «Что случилось?» Но он ничего не ответил, лишь раздраженно махнул рукой и сказал, чтобы я шла спать, что ему надо ещё поработать. Я предложила ему поужинать. Он ответил, что сыт по горло.
— Он так и сказал: «Сыт по горло»?
— Да. Именно так и сказал.
— Но ведь так говорят, когда сыты не хлебом насущным, а чем-то совсем иным. Вы согласны со мной?
— Да. Теперь я понимаю, что он имел в виду, что-то совсем иное. Но тогда не придала его словам особого значения. Пошла в спальню и легла в постель.
— А он?
— Он сразу же прошел к себе в кабинет.
— Ночью вы ничего не слышали?
— Нет. У нас ведь спальня на втором этаже с хорошей звукоизоляцией. Поэтому, что делается на первом не слышно.
— Ну, а если бы, к примеру, в квартиру позвонили или постучали?
Лицо красивой хозяйки выразило сложную гамму чувств, которую Беркутов за неимением времени не успел расшифровать. Но то, что там было не одно только недоумение, понял сразу.
— Кто же будет звонить ночью? — пожала она плечами.
— Ну мало ли... Какие-нибудь непрошенные гости. Вы бы услышали?
— Услышала бы конечно. Только, какие гости могут ходить по ночам?
— Разные гости бывают, Мира Владимировна. Разве мало ещё бродит по нашей славной планетке таких, которые маются черной завистью и злобой, будто тяжелоатлет на старости лет — грыжей? Так значит, вы ничего не слышали?
Она коротко взглянула на него и впервые улыбнулась. Улыбка очень ей шла. Вот так бы почаще.
— У вас что, метода такая? — спросила.
— Не понял?
— Задавать по три раза один и тот же вопрос?
Беркутов непринужденно рассмеялся.
— Все-то вы подмечаете, Мира Владимировна. Вам бы опером в ментовке работать, честное слово. Только я был вынужден повторять вопрос, так как не получил сразу четкого ответа. Скажите, почему ваш муж это сделал?
— Понятия не имею.
— У него были враги?
— Возможно. Но я ещё не успела узнать даже его друзей. Мы после нашей женитьбы два месяца были в круизе. По возращении хотели организовать прием, пригласить друзей, но мужу все некогда было. А тут это... — Аристархова склонила голову, поднесла платок к глазам. — Извините!
— А муж ничего вам не говорил о своих неприятностях по работе или каких других?
— Нет. Он меня в свои дела не посвещал.
— Ясно... Вы не работаете?
— Нет, не работаю.
— А до замужества кем работали?
— Искусствоведом в картинной галерее. Преподавала в художественном училище искусство раннего ренессанса.
— А где познакомились с Аристарховым?
— На пятидесятилетнем юбилее художника Шмыгова Павла Александровича.
— Они что, были друзьями?
— Скорее, мы со Шмыговым были друзьями. А Михаил Киприянович был известным меценатом, помогал художникам в проведении выставок. Потому и был приглашен.
— И ещё один нескромный вопрос. Ваш муж злоупотреблял, так сказать?
— Нет, что вы. Крайне редко, как говорят мужчины, с устатка выпивал рюмку-другую и все. Во всяком случае, я никогда не видела его пьяным.
— Понятно.
Беркутов записал объяснение Аристарховой. Она прочла, расписалась. Спросила:
— А отчего же вы, Дмитрий Константинович, не предупреждали меня об ответственности за дачу ложных показаний? Ведь так у вас принято?
— Потому, что я не имею права это делать до момента возбуждения уголовного дела.
— Так оно ещё не возбуждено?
— Пока для этого нет оснований, Мира Владимировна.
— Как же нет оснований, когда погиб человек?! — удивилась она.
— Если бы мы по каждому факту гибели возбуждали уголовные дела, то штат следователей нужно было увеличивать, как минимум, вдвое.
— А что же вы делаете сейчас?
— Так называемую, доследственную проверку, то-есть выясняем все обстоятельства гибели, чтобы принять решение либо о возбуждении уголовного дела, либо об отказе в возбуждении.
— А кто принимает такое решение?
— В данном случае следователь прокуратуры. А я и мои коллеги помогаем ему собрать наиболее полные для этого материалы. Вот я и раскрыл перед вами всю нашу кухню.
— А в каком случае дело может быть возбуждено? — не унималась Аристархова.
— Если мы установим факты, позволяющие считать, что имело место убийство или доведение до самоубийства. — От сухого канцелярского языка во рту у Беркутова стало кисло и вязко, будто съел незрелое яблоко. — Похоже, что наши с вами роли переменились. Теперь вы меня допрашиваете.
— Извините, Дмитрий Константинович, — несколько смутилась она. — Но мне было интересно... Извините!
— Да, чего там. Я понимаю, а потому не в претензии. — Он встал, прошел к двери кабинета, открыл. Коретников сидел в кресле за письменным столом, курил. Дмитрий вошел и закрыл за собой дверь. Коретников обернулся, спросил:
— Ты уже закончил?
— Да. Ты, как я вижу, тоже? Там в бутылках ничего не осталось?
— Если бы, — с сожалением вздохнул эксперт.
— Жаль! — поддержал его сожаление Беркутов. — Сейчас бы не помешало. Давай сваливать отсюда.
Коретников понизил голос до шепота и, кивая на дверь, восхищенно проговорил:
— Клевая бабенка!
— У тебя, Толя, губа не дура. Ты холостой?
— Ну.
— Чего — ну?
— Ну, холостой.
— Хочешь сосватую?
— Ну, да. С моим-то анфасом? Полнейшая безнадега. — Он огорченно махнул рукой. Видно, предложение Беркутова тронуло в его холостяцкой душе какие-то невидимые струны, и зазвучали давно забытые мелодии детских грез и сноведений, где он уже видел нечто подобное, яркое, женственное и волнующее, как умирающий от жары и жажды путник видит в пустыне огромный, источающий прохладу и воду айсберг.