— Илья Ильич, вам не кажется странным, что в течении полутора недель убиты Заикина и Заплечный — ведущие актеры вашего театра?
От этого вопроса будто тень набежала на лицо главного режиссера, оно стало озабоченным и замкнутым, а в карих глазах появилось беспокойство.
— Да, вы правы, — сокрушенно проговорил он, не глядя на следователя. — Это, как злой рок. У меня даже нет им более или менее полноценной замены. Вы видели на сцене это ничтожество Семенова? О-хо-хо! Что делать? Ума не приложу.
— Какие отношения были у Заикиной с Заплечным?
— А? Отношения? Нормальными. Я бы сказал, ровными. Особой приязни они друг другу не испытывали, но конфликтов между ними я тоже не наблюдал.
— Их что-нибудь связывало?
— Исключительно работа. И только.
— А после работы они не встречались?
— Нет.
— Отчего вы в этом так уверены?
— Да потому, что очень хорошо знал Заплечного. Он был слишком большого о себе мнения, с сильно развитым комплексом исключительности. А такие считают, что их недооценивают, им завидуют. Поэтому у него в принципе не могло быть друзей в среде артистов.
— А Заикина? Что она за человек?
— Алиса — полная противоположность Заплечного. Была душой нашего коллектива. Поэтому её потерю мы ощущаем особенно остро.
— У неё были близкие друзья?
— Она дружила со всеми. Но самой близкой подругой её была Людмила Паршина. Вы видели её на сцене.
— За что её могли убить?
— Понятия не имею. Она была само воплощение добра. Может быть из-за её молодого человека?
— Вы его знали?
— Нет. Видел несколько раз в театре. Иногда он приходил за кулисы. Но лично с ним не знаком.
— Они давно встречались?
— Не в курсе. Об этом вам лучше спросить Паршину.
— А к Заплечному в театр приходили друзья, знакомые?
— Нет, никогда не видел.
— Значит, вы не связываете эти два убийства?
И вновь дрогнуло лицо главного режиссера, стало даже враждебным.
— Нет. У меня к этому нет оснований.
Истомин записал показания Янсона. Он прочитал протокол, расписался. Встал.
— Вам пригласить Паршину?
— Да, если вас не затруднит.
Ждать Истомину пришлось не менеее получаса. Он уже начал терять терпение и хотел пойти разыскивать актрису, как в дверь робко постучали.
— Да-да, входите, пожалуйста, — громко сказал Валерий.
Дверь открылась и в кабинет вошла Людмила Паршина в строгом темно-синем костюме. Вероятно, она сознательно выбирала деловой стиль одежды, чтобы выглядеть взрослее. Но только это мало помогало. Светлые кудряшки, курносый нос и наивное выражение голубых глаз делали её похожей на девочку подростка.
— Добрый день! — сказала она едва слышно.
— Здравствуйте! Проходите. Присаживайтесь. — Истомин указал на кресло напротив.
Паршина села и отчего-то поблагодарила:
— Спасибо!
— Ваше имя и отчество?
— Людмила Николаевна.
— А я следователь из областной прокуратуры Истомин Валерий Спартакович. Будем знакомы. Людмила Николаевна, ваш режиссер сказал, что вы вы были лучшей подругой Заикиной. Это так?
Вопрос этот отчего-то очень напугал актрису. Пухлые и яркие губы запрыгали, как у обиженного ребенка, глаза сделалились испуганными и беззащитными, на них навернулись слезы. Она стала лихорадочно шарить по карманым, достала носовой платок, прижала к глазам, склонила голову и совсем поникшим голосом сказала:
— Да. Мы дружили.
Такое впечатление, что с ней вот-вот случиться истерика. Валерий был несколько озадачен реакцией актрисы. Такое впечатление, будто она впервые услышала от него известие о смерти своей подруги. Странно, и весьма. Спросил напрямую:
— Вы знаете за что была убита ваша подруга?
— Но почему вы меня об этом?! — испуганно воскликнула Паршина и расплакалась, громко, навзрыд. Рыдания буквально сотрясали её хрупкое тело. Истомин видел, что смерть Заикиной была лишь поводом, причина истерики была в другом. В чем? Чего она так испугалась? Актриса долго не могла успокоиться. Но постепенно рыдания стихли, она исподлобья взглянула на Валерия, сказала виновато:
— Извините!
— И все же вы не ответили на вопрос, Людмила Николаевна?
— Ох, я не знаю. — Она пожала плечами. — Разное говорят.
— Кто говорит?
— Да, у нас, в труппе. Говорят, что Александр занимался какими-то темными делами, был связан с мафией.
— Вы имеете в виду сожителя Заикиной Александра Литвиненко?
— Ну зачем же вы так — «сожителя»? — с упреком сказала Паршина.
— А кем же он ей приходился?
— Просто, любимым. Да, я говорю именно о нем.
— А сама Алиса Борисовна вам ничего о нем не говорила?
— Нет, ничего.
— Как же так?! — удивился Истомин. — Ведь она была вашей лучшей подругой. А с лучшей подругой делятся самым сокровенным.
— Но только это так, уверяю вас. Дело в том, что Александр мне сразу не понравился. Скользким был каким-то. Глаза нахальные. Я и поделилась своими впечатлениями с Алисой. Она на меня накричала, оскорбила по всякому. Поэтому мы с ней о нем больше не говорили.
— Чем он занимался?
— Со слов Алисы, он был бизнесменом средней руки и занимался политикой. Вот все, что я о нем знаю.
— Алиса Борисовна до него встречалась с кем-нибудь из мужчин?
И вновь этот, казалось, очень простой вопрос сильно напугал Паршину. Она поспешно с паническими нотками в голосе проговорила:
— Нет-нет! Больше я никого не знала. Клянусь!
В скверном настроении покидал Истомин театр. Расследование по убийству Заикиной, как и Заплечного, не продвинулось ни на йоту. Однако, у него было такое впечатление, что и режиссер и актриса что-то пытались от него скрыть.
Глава пятая: Принципиальное решение.
После того, как Беркутов выложил Карабанову кто он такой и показал кассету с записью их разговора, тот даже обрадовался. Кроме шуток. Так весь и засветился, будто выиграл счастливый случай. Ну, не придурок ли?! Сказал с гордостью, как само-собой разумеешееся:
— Значит, теперь меня будут охранять менты!
Подобное нахальство возмутило Дмитрия.
— Определенно, — «подтвердил» он. — Специально снимут взвод «собровцев» или «кобровцев» из охраны президента для того, чтобы охранять твою задницу.
Очень не понравились Карабанову слова Беркутова. Аж позеленел весь и кулачками засучил от злости.
— А ведь могу и обидется, — проговорил с угрозой. Но не обиделся. Обижаться и ссориться с ментами ему было не резон.
Дмитрий вышел из гаража и по сотовому позвонил домой Рокотову и сообщил о последних событиях.
— Ну, ты и авантюрист, майор! — возмутился тот, но по голосу Беркутов понял, что шеф очень доволен результатом. — Почему со мной не согласовал операцию?
— А где же личная инициатива и самостоятельность, господин полковник, о которых вы так красочно и проникновенно говорите? Или у вас на словах — одно, а на деле — совсем другое?
— Нет, вредный ты все же ты человек, Дмитрий Константинович, — вздохнула трубка. — Я все больше в этом убеждаюсь. Этот шофер где сейчас?
— Здесь, у меня в гараже. Доволен и даже счастлив, что так легко отделался. Доедает мои последние съестные запасы. Только что с ним делать, ума не приложу.
— Ты может его привезти ко мне?
— На квартиру?
— Да.
— Конечно могу.
— Тогда жду.
Дмитрий вернулся в гараж. Карабанов за обе щеки уплетал остатки батона, макая куски прямо в банку с малиновым варением.
— Ну ты и троглодит! — удивился Беркутов. — Тебя легче убить, чем прокормить.
— Ага. Пожрать я люблю, — согласился тот.