Янсон громко захлопал в ладоши.
— Все! Приступаем! Марианна Юрьевна познакомится с остальными в процессе репетиции. Начнем со сцены, когда жена героя является к нему в комнату. Марианна Юрьевна, вы выучили роль?
— Да.
— Помните эту сцену?
— Конечно.
— Очень хорошо. Владлен Петрович сядьте в кресло справа... Куда вы его тащите? Я же сказал — справа. Вы что, до сих пор не научились разбираться — где правая рука, а где левая?
— Это для вас — справа, а для меня — слева, — провочал великан, ставя кресло в нужное место.
— А вы, Марианна Юрьевна, встаньте в противоположной стороне... Да, здесь. Итак, представьте себе. Тишина. Полумрак. Беснующаяся за окном полная луна заливает комнату серебристым светом. Герой лежит на диване. События последнего времени сильно пошатнули его психику. И вот в левом углу комнаты бесшумно открывается потайная дверь и входит его жена, очень похожая на страшный призрак. Он её так и должен воспринимать. Итак, начали.
— Как, вот так сразу, — растерялась Светлана. — Без декораций, без грима?!
— В чем дело, дорогая?! — очень удивился режиссер. Обвел недоуменным взглядом остальных актеров, даже пожал плечами, подчеркнув тем самым, что он ничего не понимает в происходящем. — Вы ведь актриса, Марианна Юрьевна! Вы должны вообразить предполагаемые обстоятельства и в них жить и действовать.
И Светлана поняла, что она на грани провала. Страшно на себя разозлилась. Что же делать?! И тут она, вдруг, вспомнила как её героиня виконтесса Дальская очутилась однажды в городе будущего, населенного полулюдьми, полудраконами, как увидела там в музее под стеклянным колпаком своего горячо любимого рыцаря Ланцелота, и... И сразу ощутила себя такой маленькой и несчастной, что ей захотелось умереть.
— Я готова, — проговорила она чуть слышно.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Янсон. Он уже почувствовал произошедшую перемену с актрисой...
* * *
...Она оказалась в незнакомой комнате. За окном неистовствовал ветер, тарабаня широкими, мохнатыми лапами сосны в окно. Проникавший в комнату мертвенный свет делал предметы таинственными и зловещими. В потаенных углах прятались злые призраки. Слышалось лишь их едва внятное бормотание, шушукание и завывание. Она и сама была бестелесным призраком, одиноким и глубоко несчастным. На ней было подвинечное платье, уже изрядно обветшавшее от дальних странствий и посеревшее от космической пыли. На диване лежал рослый мужчина — муж. Она бесшумно к нему приблизилась и тронула за руку. Он открыл глаза, взглянул на нее. Лицо его исказила гримаса страха. Он хотел было закричать, но не смог этого сделать. Чуть слышно прошептал:
— Ты?! Как ты здесь очутилась?!
— Чижик, ты меня любишь? — спросила она жалобно, присаживаясь на край дивана.
— Нет-нет! — вскричал он, садясь, отодвигаясь от неё и прижимаясь к стенке. — Ты этого не можешь! Нельзя!
— Чижик, мне холодно, — пожаловалась она, протягивая к нему руки со страшными ранами на запястьях. — Согрей меня, Чижик!
— Не-е-ет! — заорал он благим матом. — Изыди, сатана!
— Ты меня не любишь! — констатировала она печально и, вдруг, горько навзрыд заплакала. — Мне там так одиноко! Скажи, за что ты меня убил?
— Я?!! — он даже поперхнулся возмущением и долго кашлял. Наконец, с предыханием проговорил: — Ну, знаешь?! Это называется — валить с больной головы на здоровую. А разве это не ты сама сделала?
— Нет, это ты. Я знаю, — убежденно проговорила она, продолжая плакать.
— Боже! Когда же кончится весь этот кошмар! — взмолился он, падая лицом в подушку, крича: — Тебя нет! Нет! Ты — лишь мое больное воображение! Просто, я схожу с ума! Схожу с ума! Схожу с ума!
Она встала и незаметно вышла из комнаты...
* * *
К Светлане подскочил главный режиссер и, обнимая за плечи, восторженно проговорил:
— Молодчина! Все замечательно! — Обернулся к остальным актерам и, потрясая в воздухе рукой, воскликнул: — Вот как надо играть, господа актеры!
А Светлана все плакала и никак не могла остановиться. Она все ещё оставалась в той темной комнате. А за окном все выл и выл ветер и хлестал по нему ветками сосны. Было одиноко и жутко. Она не была человеком, как написано в пьесе. Она была призраком, скитающимся в бескрайних просторах космоса и так тоскующим, так невыносимо тоскующим по людям. Жутко! Одиноко! Зябко! Господи! Прости меня, грешную! Пости и помилуй!
— Успокойтесь, голубушка! — уговаривал её Янсон, трогая за плечо. Не выдержав, воскликнул: — Какое перевоплощение! Какое поразительное перевоплощение!
Наконец, Козицина пришла в себя, увидела удивленные лица актеров и поняла, что выдержала экзамен. Поспешно достала носовой платок, вытерла слезы, сказала смущенно:
— Извините!
— И она ещё извиняется! — вновь завосторгался главный режиссер. — Это вы нас, Марианна вы наша Юрьвна, извините, что посмели заподозрить черт знает в чем. Да мы с вами поставим ни эту, я извиняюсь, пошлость. Мы с вами, Марианна Юрьевна, поставим Леди Магбет, Марию Стюарт, Жанну Д,Арк, наконец!
А Светлана прочти физически ощутила на себе завистливые взгляды. Пожалуй, лишь Людмила-Катенька продолжала смотреть на неё восторженно, с обожанием. И поняла, что в театре её ждут нелегкие времена.
После репетиции Козицина вместе с Людмилой оказались в небольшой гримерной. Паршина указала рукой на дальний туалетный столик, сказала:
— Это столик Алисы. Теперь он твой.
— А где же сама Алиса? — спросила Светлана.
Лицо Людмилы побледнело, стало испуганным, а восторженные глаза — поблекшими, невыразительными.
— Ее нет, — тихо ответила.
— Она что, уволилась?
Люмила оглянулась на дверь, будто боялась, что её услышат. Таинственно прошептала:
— Нет. Ее убили.
— Боже! — воскликнула Светлана. — За что?
— Пока никто ничего не знает. — Людмила подошла к столику Заикиной, выдвинула ящик. В нем была массажная щетка с торчавшими пепельными волосинками, тюбик губной помады. Паршина взяла щетку, повертела в руках, сказала печально: — Как странно. Щетка вот с её волосами есть, а Алисы нет. Странно. — И, вдруг, заплакала, громко, наывзрыд, итерично закричала: — Я больше этого не выдержву! Каждый день одно и тоже! Сколько же можно! Я скоро рехнусь! Честное слово, рехнусь!
Козицина обняла девушку за плечи, принялась успокаивать:
— Ну, что ты, Люда, что ты. Перестань! Что поделаешь, все мы смертны.
— Да я не об этом, — отчаянно воскликнула сквозь рыдания Людмила.
— А о чем? Чего ты не выдержишь?
Актриса спохватилась, что сболтнула лишнее. Испугалась. Страх быстро привел её в чувство. Она вытерла ладонями слезы, смущенно проговорила:
— Да так, ничего. Не обращай внимания. Это со мной иногда случается.
А вечером Светлана сидела в кабинете Иванова. Выслушав её рассказ, Сергей Иванович проговорил:
— Ты молодчина, Светлана Анатольевна! Слушай, а может быть тебе в актрисы податься?
— А на что я жить буду?
— Впрочем, ты права. Сейчас этим делом много не заработаешь... Как думаешь, что имела в виду Паршина, говоря, что этого не выдержит? Чего — этого?
Светлана пожала плечами.
— Понятия не имею.
— Что-то за этим скрывается. Тебе надо попытаться узнать — что именно. Она — самое слабое звено. Попытайся с ней подружиться и вызвать на откровенность. Возможно, она и есть та самая ниточка, с помощью которой нам удастся размотать весь клубок.
— Образно, — усмехнулась Светлана. — Очень образно. Только не лежит у меня душа ко всему этому.
— К чему — этому?
— Ну, подружиться, втереться в доверие. Такое ощущение, что совершаешь большое свинство. Честное слово! Сегодня она твоя подруга, а завтра может стать обвиняемой. До сих пор не могу забыть Макарова. Не могу простить себе его смерти.
— Не надо ля-ля, товарищ капитан милиции. Он сам себя приговорил. Сам за все и ответил. Мы — не благотворительная организация, чтобы спасать заблудших, и не священнослужитель, чтобы отпускать им грехи. Мы призваны бороться с преступниками. И в этой борьбе все средства хороши. Главное — результат.