Побежал к морю. Погрузился с головой в воду. Хорошо! Все будет хорошо. Обязательно будет. Вчера был вызван к главному рыцарю, отвечающему за безопасность ордена. Он сообщил, что после долгих лет поиска, найден, наконец, один из главных и самых опасных врагов ордена. Сейчас это уже дряхлый старик и живет в обычной двухкомнатной квартире в городе, находящимся в двадцати милях от моего дворца. Главный рыцарь передал мне ключ от квартиры старца и сказал:
— Что делать, ты знаешь сам.
— Все будет исполнено в лучшем виде. Не сомневайтесь.
Он усмехнулся, отечески похлопал меня по плечу.
— Если бы я не был в тебе уверен, мой мальчик, то не поручил бы столь ответственного задания.
Решил не посвящать в суть задания своих помощников. С каким-то дряхлым стариком справлюсь сам. Наметил сделать это утром в час пик. В это время легче быть незамеченным.
Умылся. Побрился. Позавтракал. Одел светлый костюм из тонкой хлопчатобумажной ткани. Вышел на улицу. У парадного крыльца меня уже поджидал двухместный спортивного вида «БМВ». Сел за руль и отправился на встречу.
Бесшумно открыл дверь квартиры, шагнул в темный тесный коридор. Прислушался. Тихо. В двух шагах двухстворчатая дверь, ведущая в комнату. Там я увидел высокого сухого старика с белой, как лунь, головой, сидящего в старом потертом кресле и читающего утреннюю газету.
— Проходите, молодой человек. Присаживайтесь, — услышал ровный спокойный голос старика. Причем, он продолжал читать газету и даже не взглянул на меня.
Это удивило меня и озадачило. С подобным хладнокровием я сталкивался впервые. Возможно, он принимает меня за кого-то другого?
— Вы меня знаете? — спросил. Прошел. Сел в кресло рядом со стариком.
— Нет, — ответил он также спокойно, не отрываясь от чтения. — Но знаю, зачем вы пришли. — Он сложил вчетверо газету. Положил на журнальный столик. Впервые взглянул на меня. Светло-карие глаза его были пронзительно умны и насмешливы. — Вы пришли убить меня. Ведь так?
— Да, — вынужден был признаться.
— Кто вы по чину?
— Наисветлейший рыцарь.
— О-о! — седые кустистые брови взлетели вверх. — Весьма польщен подобным вниманием ордена к своей скромной персоне, — проговорил он насмешливо и неожиданно предложил: — Хотите, кофе?
— Хочу, — ответил, удивляясь себе. Я должен был поскорее покончить с неприятным, но привычным для меня делом и уйти. Что же меня останавливало? Хладнокровие и спокойствие старика, с каким он воспринял мое появление. С подобным поведением я встретился впервые. Захотелось непременно узнать его истоки.
Хозяин встал и, притаскивая правую, вероятно когда-то разбитую параличом ногу, поплелся на кухню.
И, глядя вслед костистой сгорбленной фигуре, впервые за долгие годы почувствовал жалость к своей будущей жертве. Неужели же вот этот дряхлый старик так опасен ордену? Абсурд! Почему бы не дать ему спокойно дожить остаток дней?
Да, если бы сейчас мои мысли прочел мой духовный наставник Анкендорф, то он бы их не одобрил. Нет, не одобрил. А огромный его мозг пропитался бы сомнениями в правильности своего выбора. Точно.
— Молодой человек, вы мне не поможите? — раздался голос старика.
Встал. Прошел на кухню. Она была маленькой и убогой, как, впрочем, и все в этой квартире. На кухонном столе стоял поднос с двумя чашками дымящегося кофе и вазой с домашним печением.
— Помогите отнести поднос в комнату, а то я, боюсь, не справлюсь с этой сложной задачей.
Взял поднос. Отнес в комнату. Поставил на журнальный столик. Сел в кресло. Взял чашку. Отхлебнул. Кофе был хорош. Старик тоже добрался до своего кресла. Сел. Сказал:
— Попробуйте печенье, молодой человек. Лично пек. — В его голосе прозвучала гордость.
— Вы?! — искренне удивился. Подумал: «Враг ордена, выпекающий печенье. Смешно. Нет, пожалуй, грустно.»
— Да, — непринужденно рассмеялся хозяин. — В последние годы стал отменным кулинаром. Правда.
Взял печенье. Откусил. Оно было действительно превосходным.
Меня все больше удивляло и нервировало его поведение. Решил спросить напрямую:
— Скажите, отчего вы не боитесь смерти?
— Смерти? — переспросил он. — А чего же её бояться. Смерть — это лишь переход от одного состояния в другое. Бояться надо жизни, молодой человек.
— Жизни?! Вы, вероятно, пошутили. Я наблюдал несколько иную картину. Больше всего на свете люди бояться умереть.
— А это от незнания того, что ждет их впереди. Все от этого. — Старик принялся с удовольствием есть печенье, запивая кофе. После долгой вынужденной паузы, продолжил: — Впрочем, я неверно выразился. Бояться, конечно же, надо не жизни, а того сколько зла ты оставил после себя на земле.
— Чушь! После смерти от нас остается лишь гостка пепла, или, с лучшем случае, биологический корм для червей. И только.
Старик внимательно взглянул на меня. В умных его глазах проявилось сомнение.
— Вы ведь заканчивали академию ордена? — спросил.
— Да.
— Тогда отчего хотите казаться невежественнее, чем на самом деле являетесь?
Я, к великому своему изумлению, почувствовал, что краснею. Не нашелся, что ответить. Старик продолжал:
— Ведь не будете же вы отричать, что каждый человек окружен биополем, обладает энергией?
— Нет, не буду.
— Тогда куда же она девается?
Его вопросы озадачивали, ставили в тупик, Я все более чувствовал неуверенность, терялся.
— Ну, мало ли... Исчезает, очевидно.
— Энергия не может просто так исчезнуть. Она либо расходуется, либо накапливается. Вы согласны со мной?
— Согласен.
— Но существуют два вида энергии: черная мыслящая энергия зла и светлая мыслящая энергия добра. Это — аксиома. Светлая энергия забирается Космосом. Черная энергия ему не нужна. Она остается на земле. И чем больше человек оставляет после себя черной энергии, тем больше осложняет жизнь последующему поколению.
— Вы хотите сказать, что Земля представляет собой что-то вроде свалки отходов человеческой энергии?! — спросил удивленно.
— Вроде того, молодой человек, Вроде того. — Он допил кофе, насмешливо спросил: — Вы позволите перед смертью выкурить трубку?
— Да-да, пожалуйста.
Старик встал. Открыл дверцу шкафа. Достал большую деревянную коробку, в которой лежало не менее двадцати различных трубок. Долго их перебирал. Остановил выбор на большой сильно загнутой книзу. Неспеша набил её табаком. Раскурил. Вновь сел в кресло. Стал наблюдать за мной своим умным и насмешливым взглядом.
— Если верно то, что вы говорите, то за всю историю человечества черной энергии скопилось бы столько, что невозможно стало бы жить? — решил я вернуться к заинтересовавшему меня разговору.
— Это было бы так, если бы отходы черной энергии не сжигались в мировых катаклизмах: войнах, революциях и тому подобном.
— Как так — «сжигались»? — не понял я.
— Очень просто. Накопление черной энергии, или зла, происходит постепенно до какой-то критической отметки. Война, революция — это взрыв такой энергии, своеобразная топка, где она сгорает. Кстати, многие ученые и философы неоднократно обращали внимание, что в предвоенные или предреволюционные периоды отмечается падение культуры, морали, нравственности, расцветает декаденство, упадническая философия, вроде экзистенциализма, сананизма, хиромантии и прочей бесовщины.
— Следовательно — войны неизбежны?
Старик положил трубку в пепельницу. Весело рассмеялся. Покачал головой. Сказал: