Он выпрямился, глядя в лицо Дженни, видя, что его слова никак на нее не подействовали.
Она нахмурилась, вздохнула и отвернулась.
— Ага, точно, — ухмыльнулась девушка.
— Поверь мне, дорогуша, валяться тебе в канаве.
Он не мог не думать, что его слова, когда он делает подобные заявления, звучат как бандитская угроза. Он давно уже крутится вокруг них и знает, как реагируют люди на откровенный тон и неприкрашенную прямоту описаний. Чем они ужаснее, тем больше подкупают.
Официантка вернулась и поставила перед ним чашку чая. Щедро подливая туда молока, Кроу сказал:
— Расскажи мне про Стэна Ньюлэнда.
Дженни пододвинула к нему сахарницу, перегнулась через стол и насмешливым тоном шепнула:
— Нет уж.
— Я не ем сахар, детка. — Он улыбнулся и подмигнул ей, как бы посвящая в секрет. — У меня диабет.
— Ой, а у меня была одна знакомая девчонка с диабетом. У нее был какой-то приступ или что-то в этом роде. Я там, у нас, в приюте, видела, как ее рвало кровью.
— Спасибо. — Кроу прижал ложкой чайный пакетик к толстой стенке белой чашки, достал его и положил на блюдце, стукнув ложкой. — Ты меня обнадежила.
— Тебе уколы приходится делать?
— Инсулин.
— Как нарик.
— Точно. — Кроу улыбнулся, продолжая игру. — А что, действительно? Такой же нарик, как все остальные.
— Прикольно. У тебя и змейка есть?
— Может быть. — Он знал, что она говорит о неровной дорожке следов от уколов на коже, которую некоторые наркоманы называли змейкой.
Когда перед Дженни поставили чизбургер, она посмотрела на тарелку и презрительно усмехнулась:
— Я не заказывала украшения.
Официантка опустила глаза на овальную тарелку: бургер, жареная картошка по-домашнему и ком густого капустного салата.
— Не волнуйся, — сказал Кроу, — ешь.
Он кивнул официантке, мол, все в порядке, и та коротко ему улыбнулась, потом пошла прочь, ее греческое лицо застыло, как камень.
После того как Дженни откусила первый кусок, Кроу наклонился вперед и сказал:
— Стэну Ньюлэнду нравится пытать девушек, медленно убивать их перед камерой. Он отрежет все твои штучки и продаст копии фильма извращенцам, которые ему заплатят.
Дженни перестала жевать.
— Прекрасный конец для такой паршивой жизни, — заключил Кроу.
— Ага, — промямлила Дженни, пытаясь взять себя в руки, хотя слезы застили ей глаза. Она положила чизбургер и выплюнула на тарелку непрожеванный кусок. — Ну ты и скотина, — сказала она, выбежала из кабинки и метнулась к двери.
Кроу сделал знак официантке, которая знала его как завсегдатая, знала, что он из полиции. Одним быстрым жестом он велел ей приписать стоимость заказа к его счету, потом бросился к выходу. Зимний воздух студил его лицо. Он позвал Дженни, которая быстро удалялась на запад по Блур-стрит к сверкающим огням «Честного Эда», шла торопливо, изредка спотыкаясь, то поднимала руки к лицу, то опять опускала. Вытирает слезы, подумал Кроу, испытывая отвращение к самому себе за то, что ему приходится быть таким грубым. Но он знал цену этому предостережению, которому она должна внять, предупреждению, которое она вспомнит, когда знаки скажут ей, что он был прав, когда Стэн Ньюлэнд заикнется о том, чтобы подключить видеокамеру к их невинным играм. Предупреждению, которое может дать ей время для побега, прежде чем появится нож.
Новую видеокассету отправили с курьером на склад на Эшбриджес-Бей неподалеку от бульвара Лейкшор. Служащий в приемной расписался в получении и отправил ее в офис Грэма Олкока.
Сломав печать на пакете, Грэм достал кассету и вставил ее в видеомагнитофон, включил телевизор и стал ждать, когда кончатся помехи и покажется картинка.
Началось с обычной сцены секса. Двое мужчин и женщина. Когда Грэм увидел лицо женщины, ему стало противно до невозможности. Это была женщина средних лет, потрепанная, совершенно не возбуждающая. Какая-то загнанная, совершенно незаинтересованная, возможно, ей заплатили за порносцену. Может, проститутка. Такая запись многого не стоит. Чем старше мясо, тем дешевле кино.
Когда пришло время ее связывать, она подчинилась без борьбы. Последовавшая пытка даже не заставила ее как следует завопить. Она только все время дергалась. Полный провал. Люди хотят молоденьких девушек, энергичных, которые громко вопят, дрожат и умоляют, когда появляются бейсбольные биты, трясутся, уже не в силах рыдать, когда от ударов вздрагивают их белые тела, которые блюют и испражняются, когда их вспарывают, а не каких-то затасканных, обколотых потаскух, которым уже наплевать, живы они или мертвы. Это не зрелище. Это банальность.