— В кровном? Нет, нет… Боже упаси! — Олби расхохотался.
Левенталь тупо уставился в это хохочущее лицо, потом зашагал прочь, но Олби в него вцепился, вытянув руку. Левенталь эту руку стиснул, но Олби сгребать он не стал, несмотря на намеченный план. Рука не дергалась, не рвалась из тисков. Сам Левенталь, не Олби, не вытерпел и отпустил эту руку; и с грозным видом — но это он просто горло прочищал — сказал, нисколько не повышая голоса:
— Что вам от меня надо?
— A-а, вот так-то оно умней. — Олби расправил плечи, поправил манжеты. — Состязаться в борьбе я с вами не намерен. Мы, кажется, в разных весовых категориях. Я хотел побеседовать. Вот не думал я, что дойдет до драки. Ваш брат обычно иначе решает свои дела. Не дракой.
— Кто этот «ваш брат»? — осведомился Левенталь.
Олби пропустил это мимо ушей.
— Я хотел кое-что с вами уяснить, потому и написал, — сказал он.
— Сколько же раз повторять, никакого письма я вашего не получал.
— Вы упорствуете. — Олби улыбался с укоризной, как бы дивясь тому, что Левенталь так нелепо продолжает морочить ему голову. — А почему же вы тогда здесь? Хотели глянуть, а вас чтобы не увидели, ан попались, вот вы и злитесь.
— Я здесь, потому что живу совсем рядом, на той улице. И может, лучше вам, наоборот, признаться, что вы меня подстерегли. Только Бог один знает зачем и что вам такое мне надо сказать.
Олби повел из стороны в сторону своим большим лицом в знак отрицания.
— Все вам надо наизнанку вывернуть. Вы знали, что я здесь… да ладно, хватит, не важно. Ну, а насчет того, что мне вам надо сказать, — о, я много чего могу сказать. Вы и сами знаете.
— Новая новость.
Олби усмехнулся, намекая, очевидно, на какой-то общий секрет, и Левенталь возмутился, ему стало тошно.
— Давайте присядем, — предложил Олби.
«О черт, прилип, теперь от него не отвяжешься, — думал Левенталь, — совсем стал невменяемый. Ах, зачем было нос высовывать из дому. Надо было постараться уснуть — после такого дня».
Они нашли место на скамейке.
— У меня нет времени. Мне рано вставать. Что вам надо?
Олби его оглядывал.
— А вы раздались, — заключил он. — Подурнели. Сколько весите?
— Килограммов девяносто.
— Многовато. И для сердца вашего вредно такую тяжесть таскать. В эту погоду — не ощутительно? Наверняка перебои. Да еще на такую верхотуру карабкаться.
— Вы откуда знаете?
— Просто знаю, что на четвергом этаже вы живете.
— Откуда вы можете знать? — настаивал Левенталь.
— Так, знаю, и всё. Разве это такой секрет? Разве не всем позволительно знать, что вы живете на четвертом этаже?
— Что еще вы про меня знаете?
— Вы работаете на Берка и Бирда. Какую-то занюханную газетенку выпускаете.
— Еще что-нибудь?
— Ваша жена в отъезде. Она… — он всмотрелся в Левенталя, как бы прикидывая точность своих соображений, — на юге. Несколько дней, как уехала. Все это не так уж трудно установить.
— Вы раньше звонили мне в дверь?
— Звонил? Нет, зачем?
Левенталь его мрачно оглядывал в натекавшем сквозь листья свете. «Он шпионит за мной, вот только зачем, зачем! И с каких пор установлена эта слежка, с какой целью — с какой идиотской целью?» Олби со своей стороны точно так же изучал Левенталя, серьезно, сосредоточенно, у него косо отвисла нижняя челюсть, и зеленоватость, свинцовость вечера заполнила сумрачный, внимательный взгляд. И под этим взглядом, ощущая жар чужого дыхания у себя на лице, потому что их друг к другу притиснуло на скамейке, вдруг Левенталь понял, что его самого — за что? почему? — неотвратимо затягивают в сумасшедшую дичь, бредятину, и на секунду его прохватил ужас. Потом он очнулся, стал себя уговаривать, что бояться нечего. Ну, ненормальный, на нервы действует, и просто кошмар, конечно, — думать, что за тобой подглядывают исподтишка. Но что в этом Олби такого уж страшного? Опустился, пьет и, кажется, забрал себе в голову какую-то чушь насчет Левенталя, скорей всего просто недоразумение; или он сочиняет. Разве скажешь у этих пьяниц? Если и есть у них резоны какие-то, кто же их разберет — дым, облака, алкогольный туман. Олби его взял врасплох. Огорошил. И в таком состоянии, кстати, малейшая ерунда может вышибить из колеи. Особенно когда нездоровится. Левенталь, приободряясь, устало повел плечами.
Сверля его взглядом, Олби выговорил:
— Трудно определить, что вы, собственно, за человек.
— A-а, так это мы обо мне будем беседовать?
— Видите? Вот вам пример. Вы искренни, но вы же от сути дела увиливаете? Увиливаете. Это маневр. Не пойму, это ум у вас или хамство такое. Может, вам просто на суть дела плевать.