Главная взволнованно прошептала:
- Зачем ты встала! Тебе нельзя! Такой холод, опасно! Господи...
Подбежал санитар и, аккуратно сняв крошечное, вряд ли спасающее от холода пальто Ангелины, одел на Веру теплый зимний пуховик доходящий до колен. Девушка завернулась в него до ушей и залепетала:
- Я в туалет... а там никого... И...
Санитар вытащил из руки больной иглу капельницы, опустил рукав и молча унес стойку. Главная сочувственно посмотрела на Веру и усадила в кресло.
- Ты понимаешь, что здесь происходит?
Вера осмотрелась. Большую вымощенную брусчаткой площадь она давно знала по ежегодным собраниям Совета, проходящим здесь. Обычно их транслируют на все устройства, способные принять сигнал, показывают в прямом эфире и несколько раз в записи. Кроме того, каждый желающий может посещать их лично и Вера бывала здесь прежде.
По периметру серой, каменной и круглой площади густо росли мощные вековые деревья. Они словно взяли её в плотное кольцо. Ветер с моря трепал кроны почти постоянно, отчего ветви и стволы причудливо изгибались, клонились к земле. Создавалось впечатление, что эти бурые великаны замерли, падая на колени. Обычно зеленая и сочная листва их сейчас словно выгорела в закатном свете, пожухла, как лист гербария.
В центре круга высился черный жертвенник-алтарь, выполненный в виде простого эбонитового параллелепипеда. Его блестящая начищенная и отполированная поверхность сверху имела едва заметное глазу покатое углубление, окруженное десятком крошечных отверстий. От него к дверям здания тянулась черная ковровая дорожка. Ровно посередине на ней стояла большая золоченая чаша, наполненная теплой парящей водой. Позади,в белом парадном облачении, молился, стоя на коленях, отец Аполлинарий. Парадная риза его, расшитая драгоценными каменьями и золотыми нитками до того искрилась и блестела на солнце, что глаза начинали болеть. Будто маленькие горящие стрелы, вонзались от них во влажные темные провалы зрачков. Он непрестанно бормотал что-то, касаясь головой брусчатки,рискуя обронить маленькую белую шапочку с вышитым спереди крестом. Массивное золотое распятие, зажатое в левой руке при этом шумно лязгало о камни.
Это сочетание черного с золотом, рождало у Веры мысли о вечном, о душе, о Боге.
«Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего» - вспомнился стих, который они зазубривали в старших классах. Вера по-прежнему вяло соображала, но тут её осенило - она стала свидетелем начала Церемонии Отпущения Грехов!
Ангелина наблюдала, как брови девушки поднимаются, глаза загораются восторженным пламенем:
- Ты не можешь остаться, - быстро сказала она, - тебе нужно в кровать, договорились?
- Но...
В этот момент из здания вышел доктор Сами и скомандовал:
- Все по местам! Начинаем!
Ангелина метнулась было ко входу, потянув за собой девушку, но мгновением позже передумала и растерянно выдохнула, глядя на двери:
- Хорошо, оставайся! Уже поздно возвращаться...
Хор запричитал тихо, но отчетливо, так что мурашки побежали по спине:
«Господи спаси, Господи спаси, Господи спаси-и!», - несколько раз по кругу, неотрывно глядя на двери.
У Веры слегка кружилась голова, но любопытство не позволяло ей выдать плохого самочувствия. Хотя Ангелина, казалось, совершенно про неё позабыла.
Не прошло и пары минут, как двери снова отворились, пропуская высокую худую женщину, со спящим на руках младенцем.
Вера ощутила гадкую горечь во рту, по телу пробежал озноб. Кажется, вновь подступала температура.
Несмотря на холод, женщина нетвердо ступала по ковру босыми ногами: опухшими и серыми, с синими прожилками вен - выглядывавшими из-под длинной юбки её белоснежного балахона словно ступни утопленника из-под кафана. С обеих сторон женщину поддерживали санитары. Живот её, заметно выпирающий из-под легкой ткани, дрябло висел и перекатывался при ходьбе.
Женщину била заметная дрожь, даже не смотря на песцовую мантию, покрывавшую её ссутуленную спину и закрепленную под грудью большой брошью Избранной (намного крупнее, чем у Веры). Светлые волосы, местами выбившиеся из-под расшитой узорами белоснежной косынки, казались седыми.