Выбрать главу

Вера обернулась, беспокойно вглядываясь в темноту. Почему замолчали приборы? Даже мухи замерли, остановив жужжание. Внезапно у дверей, в самом темном углу палаты, ей почудилось слабое, едва уловимое движение.

Молниеносно, прежде чем девушка успела подумать, рука нашла выключатель. Оглушительно щелкнул тумблер. Моргнули, парализуя страхом, и все же вспыхнули флюоресцентные лампы, выхватывая комнату из темноты. Но свет не принес успокоения.

Она была там. В углу. Словно привидение, безотрывно глядела на Веру воспаленными, опухшими, красными глазами. Ночная сорочка в коричневых разводах болталась на её тощем теле. На сером лице выступили скулы, очертились глазницы черепа под тонкой кожей. Голова в кровоточащих проплешинах от вырванных клоков волос, клонилась набок.

По ладоням из-под длинных рукавов струйками текла кровь - тёмная, вязкая. Капая на пол, она собиралась в две блестящие эбонитовые лужи.

Вера боялась пошевелиться. Казалось, моргни, и сумасшедшая бросится, вцепится зубами,   ногтями. И они продолжали смотреть друг на друга - безотрывно, молча.

Медленно склонив голову к другому плечу женщина подняла руки и показала Вере ладони - влажные, липкие, кровавые. Затем взглянула на них сама и выражение её лица словно в замедленной съемке начало меняться, как сминаемый пластилин: брови напряглись, собираясь на переносице, губы выгнулись вниз, она медленно и широко открыла рот, шумно набирая в грудь воздух...

И Вера проснулась, визжа что есть мочи. Молотя руками и ногами, она в страшном испуге скинула с себя одеяло и резко села, оглядываясь по сторонам.

Сквозь окно в палату светило веселое утреннее солнце, горел свет. Вера вскочила и резко, порывисто завертелась, шумно дыша. Потом в два прыжка достигла угла, изучила каждый сантиметр пола. Ни намека на кровь, на разводы от тряпки, ничего. Прислушалась - жужжали лампы, пищали приборы, переговаривались санитары. А Избранная? Сумасшедсшая роженица молчала: ни стука, ни воя, ни скрипа.

«Это просто сон», - сказала себе Вера, - “А чокнутая просто спит...”

Но, на всякий случай, выглянула в квадратное окошечко двери.

Как раз в это время из палаты роженицы со страшным лязгом выкатили древнюю каталку. От неожиданности Вера резко отскочила, в один прыжок преодолев полтора метра до кровати. Сердце не успело еще восстановить мерный ритм после увиденного кошмара, а уже вновь выпрыгивало из груди, колотилось с бешеной скоростью, при этом пропуская удары через раз.

“Господи помилуй!” - втянула девушка воздух ноздрями. Потом выдохнула, чуть успокоилась и тихонько подкралась к дверному окошку, охваченная необъяснимой манией преследования. Она осторожно, одним глазком выглянула в смотровое окошко.

Каталка остановилась точно напротив ее двери, а с ней - двое бледных невидимок в грязной, драной одежде. У одного засаленный капюшон скрывал глаза, зато у второго на бритом лбу отчетливо просматривалось клеймо: отпечаток пальца, как знак последнего, карающего касания.  Хотя Вера и без метки поняла бы, кто есть кто. Они мычали что-то друг другу, показывая на дверь, на каталку, хаотично размахивая руками. Невидимки, пребывавшие на остров, были лишены языка, поэтому общались жестами. И эти двое сейчас, по-видимому обсуждали как вывезти из блока лязгающую койку.

На ней, под белой простыней, видимо, лежал труп. Догадка подтверждалась тем, что иначе невидимки не явились бы. Они всегда приходили забирать тела мертвецов. Вера с отвращением подумала, что они их, должно быть, едят. На светлой ткани алели два кровавых пятна в том месте, где должны были располагаться руки.

Вера вздрогнула и попятилась от двери.

“Как? Неужели она всё-таки сделала это?! Но… как же?”

В тот же день со всех подоконников в блоке сняли алюминиевые уголки.

 

Двеннадцать

Туман белым саваном окутал остров. Сквозь зыбкую белесую дымку тускло пробивался свет маяка. Волны едва слышно шелестели, перебирая гальку на берегу. Их мерный глухой рокот усыплял и успокаивал.

Вера любила бывать здесь — заглядывая за горизонт в окуляр древнего перископа, она находила спокойствие, которого не могла отыскать ни в себе, ни в церкви, ни в целой общине. Спокойствие, тщательно спрятанное в шуме и тишине накатывающих волн, в гармонии непокорной природы.

Широкое гранитное ограждение отделяло набережную от кромки берега. Девушка прислонила потрепанный, видавший виды велосипед к каменной стене и, оперлась на неё сама, широко расставив руки. Здесь можно было расслабиться, доверившись твердости стынущего под ладонями камня. Взгляд Веры блуждал по серой, стылой пелене, пока девушка летала в радужном царстве фантазий. После болезни ей впервые удалось по-настоящему расслабиться.