Гарник расстегнул свою новенькую теплую куртку с эмблемой братства и, широким жестом, спрятал Веру внутрь. Её хрупкое маленькое плечико остро уткнулось мальчику подмышку. Короткие мягкие волосы лезли в рот. Но было так тепло на душе от того, что она рядом!
Вера достала наушники и вставила по одному динамику обоим. Гарник скривился:
- Ты это правда слушаешь?
- Конечно! Классная музыка!
Вера принялась трясти головой под мерный ритм - два удара три прихлопа. Какой-то неизвестный мальчику певец речитативом выдавал избитые клише. В наглом тоне сквозила заявка на серьезные размышления, даром что плохо сформированными рифмами.
- Неужели тебе не нравится? - удивлялась девочка. - У нас все это слушают…
Она поникла, видя, что друг не разделяет её интереса:
- Но они же чушь поют! - вознегодовал Гарник и отодвинулся.
Девочка чуть наклонилась, незатейливо заглядывая другу в глаза:
- А ты, что слушаешь?
Она как за соломинку ухватилась за новую тему, но Гарник был твердолоб как баран!
- Ну уж точно не такую ересь! - сказав, он понял, что хватил через край.
Вера вспыхнула, обиженно дернулась:
- Я не заставляла тебя это слушать, если уж на то пошло! Мне тоже много что не нравится! Эта твоя ужасная куртка, к примеру! - бросила она.
Затем спрыгнула с ветки и пошла прочь, топая ногами, надутая и обиженная.
Гарник вскочил, глядя ей вслед, потом махнул рукой и двинулся в другую сторону. Но куртку снял и понес в руках.
Последнее время все их встречи заканчивались ссорами. Обдумывая все сказанное и произошедшее, Гарник каждый раз убеждался, что он тому причина, но ничего с собой поделать не мог. Ведь это она как будто отгородилась от мира с его проблемами и острыми углами с тех пор как их разделил тест. И стала увлекаться какими-то глупыми вещами!..
Когда его перевели, первые недели у детей не было и минуты для общения. Братство забрало всё время мальчика, а он и не сопротивлялся - с удовольствием нежился под непривычно яркой лампой заботы. Гарника окружили таким добродушным вниманием, что, казалось, он вновь очутился в материнском лоне. Мальчик просто наслаждался покоем, любовью и безопасностью, сколько ему хотелось. И никто его не торопил, не бранил. “Братья” терпеливо ждали, пока он созреет до того, чтобы отдавать, а не брать. Гарнику на это потребовалось больше месяца.
Когда же он наконец увиделся с подругой, она словно стала чужой: такой зажатой, отстраненной, что даже взгляд её было сложно поймать. У мальчика накопилось так много хороших новостей, так много всего хотелось рассказать! Он парил от счастья и хотел поведать подруге об этом! Но Вера будто не слушала: Гарник не ощутил ни былой поддержки, ни радости, ни сопереживания со стороны девочки. Как же так?!
Мальчик ужасно обиделся! Казалось, он в одно мгновение потерял родную душу и это злило: неужели, она так легко отринула столько лет их тесной дружбы?
И хоть досада крепко засела в сердце, они продолжали встречаться как прежде. Потому что не видеться не могли. Ребята почти всегда уславливались прийти к старому дубу, где сидели в любую погоду. Хотя у Гарника теперь была своя собственная комната, где, по идее, можно было наслаждаться одиночеством и принимать гостей. Но мальчик не звал туда подругу, а она не напрашивалась.
Правда, однажды он привел к себе Веру. Хотел похвастаться, но, показалось, что ей не понравилось. Гарник сразу так решил, когда она тихо сказала:
- Можно, я принесу герань в горшочке, чтобы немного... обуютить?
В комнате и правда была довольно скудная обстановка: кровать, стул, стол, да маленькая книжная полка. Зато было настоящее окно и дверь! Дверь, которую можно было закрывать! Со временем Гарник обзавелся еще и яркими покрывальцами, что оживляли помещение.
Кстати, она так цветок и не принесла... Больше и не гостила.
А Гарника стало как-то неуловимо раздражать присутствие подруги: такое безотчетное, двоякое чувство. Так и подмывало указать Вере как нелепа её жизнь: эта музыка, постоянные игры, вместо занятий, религия, в которую она ударилась так послушно, вместе со всеми - да всё!
И он не останавливал себя. А девочка, чаще всего, терпела...
Гарник бросил куртку на кровать и плюхнулся следом. Он закрыл глаза, сцепив пальцы на затылке, и тщетно пытался совладать с охватившими его чувствами вины и злости. Перед глазами проплывали ласкающие душу картинки их детства, которые сменяли новые, свежие - шершавые: их ссоры после занятий, насмешки, её группы, летящие им в спины, порой такие несправедливые и жестокие, тусклый взгляд девочки, её напряженные скулы, когда он рассказывает свои истории…