“Ну и как там видок сверху?”
В ответ я лишь получил довольное чавканье, сопровождаемое криками о помощи бедной фольги, являющейся последней преградой к шоколаду на пути Чары. Девушка весила едва ли больше перышка и потому почти не нагружала спину, но если её аппетит не унять, ситуация может быстро измениться:
“Эй, там весь запас шоколада на месяц! Оставь хотя бы на пирог!”
“Фегодня тридфать пефое фисло! Имею пфафо!”
“Чара, на СЛЕДУЮЩИЙ месяц!”
Хруст сладостей на зубах Чары на мгновение остановился, и я уж начал надеяться, что здравый смысл возобладал над обжорством, но причиной замешки оказалась плитка горького шоколада, вызывающая крайнюю неприязнь у девушки:
“Какая подфлость!”
Я не мог увидеть её лицо, но уже понимал, что оно было измазано в тёмной массе хлеще, чем у шахтера после рабочего дня, а потом принял решение остановить сладкоежный беспредел, начав трясти её за ноги. Недовольная ухудшением погоды в море, девушка пролепетала сквозь набитый рот:
“Фтой фмирно! А фо пофом прифется офеснять рофителям откуфа в доме с взфослыми дефьми кофичневые пяфна на полу! ”
“Там моя порция тоже! Её хотя бы не ешь!”
Не переставая набивать рот вкусными плитками, Чара начала громко хохотать, а если точнее, фофотать, пародируя клишированных злодеев из фильмов категории B. Эти забавные звуки заставили меня затрястись от смеха, сгибаясь в три погибели. Упустив контроль на жалкие доли секунд, я проглядел момент, когда Чара потеряла точку опоры, со стилем грохнувшись на спину, даже в последние мгновения пытаясь урвать как можно больше сладостей, словно больше не выдастся такая возможность. Впрочем, это было недалеко от правды – мама наверняка поменяет место склада шоколада, а потом начнёт лечить девушку от диабета.
“Ай.”
Стойкий и сладковатый запах шоколада приятно ударил в ноздри, и перед моими глазами предстала чумазая копия подруги, с широко раскрытыми бледными глазами, наполненными удовольствием и словно вещающие: “Я ни о чем не жалею”. Лежа облизывая перепачканные пальцы, она смотрела на меня взглядом довольного кота, укравшего хозяйскую валерьянку и тем самым получив от жизни всё.
“Ням!”
Я усмехнулся, подсаживаясь сбоку и укладывая растормошенные каштановые волосы:
“Это всё, что тебе есть сказать?”
Вытащив из-за пазухи небольшой серый сверточек, девушка обхватила его обоими ладонями, умильно улыбаясь и строя глазки:
“Неть! Я всё же сохранила твою порцию!”
Удивленный подобным жестом с её стороны, я принял подарок, раскрывая фольгу и обнаруживая лишь половинку плитки. Мой многозначительный взгляд говорил сам за себя.
“А это – вторая половина!”
Девушка провела указательным пальцем по моим губам, смазывая их в шоколаде, после чего слегка придвинулась и чмокнула.
“ПРЕКРАТИ! ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! Я РАЗОРВУ ТЕБЯ НА КУСОЧКИ!”
“Ты серьезно такой милашка, когда хочешь стереть мир в порошок!”
Монстр впилил в меня взгляд, полный рыскающих мыслей и непонимания. Он сжал ладони в кулаки, словно готовя очередную атаку, но ничего не происходило. Словно что-то сдерживало его. Зато меня ничто не сдерживает. Придвинувшись ещё ближе, я встала на цыпочки и поцеловала в губы.
“Чара, просыпайся! Просыпайся!”
Я запрыгал на кровати девушки, стараясь не раздавить её сонное тело, упершее голову в белую подушку, словно страус, и в то же время сильно рискуя разломать скрипящую мебель от чересчур мощных ударов. Ну а что поделать – иногда её из пушки не разбудишь, а иногда сама вскакивает посреди ночи и сжирает остатки пирога, причём приготовленного на утро и даже не успевшего остыть после автоматически работающей огненной магии.
“Да чего ты прыгаешь то, кенгуру вашужмать, я ещё не твоя жена, дай поспать, блин!”
В голосе Чары звучали притворные нотки гнева, что с недавних пор стало меня только забавлять. Она никогда никому не желала зла, и объясняла её поведение со мной лишь огромным доверием, в чём я ничуть не сомневался. Но всё же остановился и не менее притворно начал отчитывать ленивое человечишко:
“Ах так?! Ну всёёё, не хочешь идти, покатишься колбаской по Малой Спасской!”
Чара явно не правильно восприняла смысл позаимствованного у неё же выражения, начав что-то бурчать по поводу отправки к чёрту, но я уже не слушал, обматывая её в одеяло, словно в сигарету, после чего скатил с кровати. Она удивленно ойкнула, приземляясь, но сдаваться не собиралась:
“Не пойду я на вашу фотосессию! Я... Я не накрашена!”
“Аааа, так вот в чём дело!”
Несмотря на то, что я отлично понимал, что Чара не хочет участвовать в съемках из-за огромного смущения, но сам Бог велел воспринять её слова буквально. Её косметичка с тюбиком бордовой краски валялась где-то у тумбочки. Я взял кисточку, выдавливая на неё вязкое содержимое, и приблизился к скованной девушке, глаза которой выражали первобытный ужас:
“Ты не посмеешь!”
“Зато посмеюсь!”
Щётка плавно опустилась на нос девушки, превращая её в алкоголика со стажем, после чего продолжила свой путь по румяным щекам, делая низкобюджетный грим под клоуна. Казалось, что она смирилась с участью, пусто смотря в потолок, но в этот момент в её голове копошилась примерно сотня мыслей, связанных с тем, какую именно одежду можно сделать из моей шерсти.
“Пудель драный...”
Я засмеялся в голос от такого сравнения, продолжая пользоваться беспомощностью завернутой Чары, пока не заметил, как она начала рваться в стороны, окончательно смывая грань между макияжем и боевой раскраской. Чувствуя пробуждающуюся в мелком теле мощь, я поспешно начал делать ноги, вылетая из дверного проёма и втыкаясь в мощный корпус Азгора, уже направлявшегося за нами:
“Привет, бать!”
“ТЫ ТРУУУУУУУУП!!!”
Пронзительный визг раздался когда Чара, по всей видимости, взглянула в зеркало. Через секунду из-за двери показался нож, а только потом его разъяренный носитель в цветочной пижамке, напоминавший спелую и очень сердитую помидорку. Когда она увидела отца, то как-то резко растеряла решительность:
“Оу... Здрасьте...”
По резко меняющимся выражениям лица Азгора можно было понять, что он сначала хотел пригласить всех выпить чай, потом отобрать нож, потом пожурить Чару по поводу крови на лице и её вероятном происхождении, но в конце концов просто расхохотался до такой степени, что чуть не опустился на одно колено, причём на моё. Вдоволь насладив нас звуками икающего медведя, король утер слезу, после чего всё же позвал всех на кухню.
Мама взяла в руки мочалку и стала отдраивать краску с лица Чары круговыми движениями, и я сразу понял истинное значение действия “надирать рожу”. Когда девушка всё же уселась за стол с разгоряченным лицом и точным намерением как-нибудь и когда-нибудь отомстить, мы наконец начали завтрак.
Пока мама переодевала Чару, угрожавшую выпрыгнуть в окно первого этажа, если её не оставят в покое, мы с папой встали в коридоре, выбрав это место как идеальное для семейного фото. Он устанавливал серую камеру на штатив, захватывая пустующую желтоватую стену. Возясь с техникой, он словно ненароком обронил:
“Она тебе нравится?”
Если бы я пил молоко, оно бы белой струей рвануло бы через мой нос и заставило бы потратить ещё полчаса на отдирание квартиры, настолько велико было моё удивление. Я тут же начал заикаться:
“К-кто? Ч-Чара? Ну... Да...”
Папа не стал меня осуждать, понимающее качая головой. Для съемок он выбрал свою привычную парадную одежду – латные доспехи и фиолетовый плащ, я же решил не выделываться и остаться в обычном свитере.
“Я ценю твой выбор. Тяжело будет найти две такие же уживающиеся друг с другом души. В конце концов, вы оба – надежда Подземелья!”
Он выпрямился, слегка толкая меня в плечо. Я сначала усмехнулся, вспоминая, как она хотела убить меня утром, однако глубоко задумался над его словами, но поток мыслей оборвало появление мамы и Чары. Её тоже не удалось заставить одеть что-то кроме старого свитера, и, очевидно, с ней тоже был проведен похожий разговор. Прижимая к сердцу букет лютиков, она прошла к нам и встала рядом со мной. Ториэль скрылась позади, а папа поставил камеру на таймер, после чего занял место за Чарой. Пока мелодичное щелканье отсчитывало секунды, я чувствовал, как девушка всё ближе прижимается ко мне. На плечо упала тёплая капля, но мне наверняка почудилось. Вспышка.