“Фриск... Ты правда очень отличаешься от Чары. У вас... Да, очень похожие вкусы в одежде. Не знаю, почему я принял тебя за неё. Может быть... Правда в том, что Чара не была лучшим че...”
Девушка резко приставила указательный палец к слегка продолговатому рту Азри, заставляя его замолкнуть. Он вопросительно посмотрел на неё, ожидая объяснения.
“О погибших говорят либо хорошо, либо никак. Особенно, если они слушают нас. Верно, Чара?”
Мне было очень грустно от осознания того, что моё позднее поведение так сильно повлияло на отношение Азри. Да, я действительно гораздо хуже Фриск во всех планах... И нужно это принять, и просто перестать стремиться к лучшему, оставшись собой.
*Н-нет...
Фриск резко посерьезнела, оборачиваясь и словно смотря мне прямо в глаза, хоть она и не имела возможности меня увидеть. Она медленно протянула руку ко мне, чувствуя, как по коже пробегает знакомый холод.
“Не неси чепуху. Ты самый хороший человек встреченный мною когда-либо! И способна стать ещё лучше, если просто попытаешься!”
Она всё ещё верит в меня... Так смешно, но в то же время так грустно...
*В чем теперь смысл?.. У меня больше нет решимости... Я никогда не вернусь к жизни.
Тень скрыла лицо девушки, она словно замерла, но её выдавала дрожь вытянутой ладони, на которой постепенно набухали вены от напряжения. Она медленно и отчетливо проговорила:
“Знаешь. Прошедшие события наполнили меня такой огромной дозой решимости, что я чувствую, будто способна свернуть горы. Шприц Альфис, твоя жертва ради моей жизни... Я чувствую, что могу передать тебе всё обратно. Чувствую, как внутри бурлит сила, сравнимая с магами прошлых лет. У нас всё получится. Просто верь.”
Азри стоял с открытым ртом, не понимая, что происходит. Я последний раз взглянула на него, после чего полностью обратилась к Фриск. Из-под коричневой чёлки отчетливо выглядывало два красных огонька, дым от которых плавно проходил через волосы. Её вены выделились на фоне бледной кожи, наполняясь рубиновой субстанцией, осознавшей свою предназначение и мощным потоком вливающейся в меня. Стало очень жарко, я почувствовала, как потеет лицо, от мощи разгорающегося внутри пламени хотелось упасть на колени, но Фриск держала меня за плечи, не давая рухнуть на пол.
“Чара, сохраняй решимость!”
Мой взор мутнел, словно желая разорвать последнюю связь с внешним миром. Мои глаза наполнились обжигающими слезами, спустившимися вниз и проведшими две вертикальные черты. Возвращались шрамы. Боль становилась невыносимой, я словно заново переживала всё, что произошло на Поверхности.
“Чара, сохраняй решимость!
Моё тело обмякло.
“Чара... Сохраняй решимость...”
В ушах играло эхо слов, и я даже не могла понять, молчала ли Фриск, или же её голос так впечатался мне в голову, что начал повторятся, с каждым разом искажаясь всё сильнее. Мир потух.
“...сохраняй решимость...”
“Пульс участился.”
Кап. Кап. Дождь, что ли? Нет, иначе бы было холодно. Что-то тяжелое давит на грудь, но мне было слишком тяжело даже раскрыть глаза. Вокруг звучал какой-то шум, но он слишком смешался между собой и потому нехотя проникал в уши. Мне были слышны лишь рваные отрывки разных голосов, из которых тяжело выделить целые слова. Чёрт, как же болит голова...
“Чара...”
Мужской голос. Интересно, чей? Кажется, в нём есть знакомые нотки. Но не Азгор. И не Азри. Точно не Санс с Папирусом. Тогда кто?
“...сохраняй решимость...”
Услышанная сотню раз фраза в сотне первый пронзила сознание словно молния. Это он. Не знаю, как, но это он.
Я резко подорвалась с мягкой кровати, принимая сидячее положение. Глаза широко распахнулись, колючий свет больно ударил по радужке, ослепляя. Голова угрожала расколоться, я попыталась закрыть рукой глаза, но её удерживала тонкая трубка.
“Чара? Чара?”
Нет сомнений, этот папин голос. Он выжил в той аварии. Я не могу в это поверить. Я должна его увидеть.
“Т-ты... В-вернулась...”
“Что мне писать? Пациент вышел из комы?”
“Впервые вижу такое, чтобы после резкого ухудшения состояния человек полностью пробуждался, не проходя через все стадии восстановления.”
Глаза едва справлялись со своей работой, давая мне лишь размытые силуэты. Но даже среди них я смогла вычленить того, кого мне нужно. Не ожидая от меня каких-либо действий, он заключил меня в медвежьи объятия, слегка обжигая щёку колючей щетиной.
“Солнышко... Родная...”
Он совершенно не скрывал слёз, потоком стекающих мне на лицо. Я уперла голову ему в плечо, стараясь не разрыдаться самой. Тщетно.
Восемь лет спустя.
Когда машина выехала перед нами, я загородила отца своим телом, получив черепно-мозговую травму и впав в кому на два года. Он тоже получил серьезные ранения, оказавшись в больнице на реабилитации. Матери, похоже, только это и требовалось, чтобы подать на развод. Она уже нашла себе мужчину и втайне изменяла папе, но суд, не знаю, хорошо ли это или плохо, заметил, что им пришлось бы взять меня на попечение в таком случае. И тогда они попытались меня убить, ворвавшись в палату. “Отчим” душил меня, а мать отключила жизнеобеспечение, но врачи смогли их остановить. Похоже, это и стало причиной моих кошмаров на протяжении всей комы.
Отец выздоровел и смог забрать меня к себе, пусть и лишился работы и едва мог прокормить себя. Меня ждал краткий курс восстановления, но вскоре я смогла продолжить учебу. Забавно, что все приснившиеся знания оказались реальными и пригодились мне, чтобы с блеском закончить школу и поступить на медицинский факультет в нашем городе. Собираюсь стать врачом. Волонтерская компания с удовольствием приняла меня в свои ряды, и теперь моя обязанность – помогать сиротским детям. Жизнь шла спокойно, даже слегка наскучила, но не было ни единого дня, в котором я не думала о горе Эботт. Я приходила туда, пыталась найти вход, но всё было тщетно. Но воспоминания о прошлом не давали мне покоя. Так же и сейчас, когда я стою на самой вершине и безнадежно вздыхаю, чувствуя шелест ветра в волосах. Неужели совершенно нет способа их навестить?..
Тихие всхлипы послышались откуда-то сбоку. Я вскинула голову, разворачиваясь и с удивлением обнаруживая молодую девочку лет четырнадцати, облаченную в синий свитер с фиолетовыми полосками и синие джинсовые шорты. Она стояла над небольшой дырой, практически полностью затянутой травой, и втирала в глаза тонкие ручейки слез. Я подбежала к ней, хватая за руку и останавливая от отчаянного прыжка. Она вскрикнула, с ужасом смотря на меня, но в её скрытых узкими веками глазах что-то сверкнуло. Азиатка перестала плакать, и я обратилась к ней:
“Что ты делаешь, Фриск?”
Девушка казалась пораженной моим знанием её имени, но это подсознательно внушило ей немного доверия. Протерев рукавом свитера лицо, она, сдерживая всхлип, сообщила:
“Я-я... Сбежала из дома... Папа и мама снова поругались, из-за меня... И я решила, что так им будет лучше...”
Я встала перед ней на колено, и мозг с небольшой ехидцей заметил, что я всё же выросла с шестнадцати лет и теперь выше Фриск на половину головы. Не отпуская её руку, я дружелюбно и отчетливо проговорила, уже зная, как общаться с детьми:
“Ты ошибаешься. Они очень тебя любят, и наверняка уже очень волнуются о твоей пропаже. Уверена, они больше не будут ссориться, и всё будет хорошо! Давай я отведу тебя домой?”
Слушая мои слова, Фриск не смогла удержаться от того, чтобы расплакаться снова, и уперла лицо мне в грудь. Я стала медленно гладить её по голове, успокаивая, но мой взор был устремлен в другое место. В чёрной дыре, по неизвестным причинам незамеченной мною ранее, свет отражался от белоснежных колонн, обвитых плющом. У их подножья росли лютики.