Слово «рецепторы» он тоже говорил. Так разве ж я знал, к чему он клонит?
В конце концов он мне растолковал, что за свою удивительную способность он просит недорого, что техническую сторону дела берет на себя, и так заморочил мне голову, что я даже не понял, с чем расстаюсь ради этих проклятых плясок на потолке.
Пошли мы в бюро по обмену, в местный его филиал, подали заявление и поехали меняться на другое конец базы, в лабораторию. Накачал меня этот вредоносный Айго Брейк какими-то микстурами, облепил датчиками, помахал у меня руками над головой, и я заснул.
Просыпаюсь в космопорту. Слышу — мой рейс объявляют. Я, не ломая голову над тем, почему это Айго меня сюда сонного приволок, мчусь на посадку, лезу в глицериновую ванну, защелки лязгают, и я опять засыпаю. До своего астероидного пояса.
Там я вываливаюсь из корабля, прыгаю в катер, кидаю в рот питательную таблетку и мчусь на разведбазу. По дороге репетирую на потолке катера дикий танец с двойными подскоками и прихлопами.
Сперва-то события разворачивались так, как предсказал старикашка. Вы запишите, нотариус, — по этой части у меня к нему претензий нет. В административном блоке я выбрал минутку, чтобы народу побольше, и взбежал на потолок. Эвелина, конечно, сразу вспомнила про антигравы. Еще бы — она же в отделе снабжения, знает, кому что выдается. Я извинился перед присутствующими и исполнил свое соло босиком.
Все орут:
— Не может быть!!!
Да это не я — это они так орали, я не ору, я рассказываю. Ну, в общем, было такое удивление, что дальше некуда.
А главное — Эвелина изумилась при свидетелях! Чего мне и требовалось. Тут я ее и прижал, а ребята из отряда помогли.
Правда, она сразу же сказала, что уже давно на меня глаз положила, и не в хождении по потолку дело, и если бы она захотела притвориться совершенно неудивленной, то и притворилась бы… Но я был так счастлив, что все эти девичьи выкрутасы казались мне райской музыкой.
Вся база потребовала торжественно отпраздновать помолвку. Побежали мы к синтезатору, запрограммировали огромный торт, и я вывалил к себе на тарелку чуть ли не половину. А вы учтите, нотариус, что я с самых «Одуванчиков» не ел, проголодался — клапаны от скафандра бы съел и добавки попросил.
Значит, отправляю я в рот кусок торта, зажмуриваюсь в предвкушении… и не чувствую ровно ничего. Как если бы синтетический пух из скафандровой подкладки пробовал разжевать.
Я, естественно, сам себе не поверил и зашевелил челюстями поактивнее. Во рту образовалась консистенция, которую можно было проглотить. Я машинально проглотил.
Потом я какое-то время с подозрением смотрел на тарелку. До того унизился, что подумал — а не ребят ли моих это шуточки? Мало ли кто сейчас оплакивает несбывшиеся надежды? Больше прочих я подозревал Ольгерда. Ну, подкрался, стянул у него кусок торта и запихал в рот.
Результат был тот же самый.
Я долго жевал этот кусок, и моя физиономия делалась все задумчивее. Я этого не видел — я это чувствовал!
Ребята галдели и лезли с поздравлениями. Я вспомнил, что на Земле в таких случаях посылают к черту, и вторично удивил Эвелину. В третий раз она остолбенела, когда я заказал синтезатору соленых огурцов, острого соуса, перца, горчицы, разных маринадов по списку, и все это съел, мешая в самых невероятных сочетаниях. Вкуса не было. А было то, что через полчаса дико разболелся живот.
Меня повели к врачам.
Мне было так стыдно за свою глупость, что я сперва ни слова никому не сказад про Айго Брейка. И лишь когда перепуганные врачи объявили всеобщий карантин и опечатали синтезатор, я признался в своем обмене, чтобы ребята из-за меня не страдали.
Меня возили к каким-то светилам. Я ел, а они на меня смотрели.
Они тоже, вроде как Айго, пробовали мне растолковать насчет мозговых центров, биопотенциалов и взаимодействий. Я так понял, что одно из двух: или ты ходишь вверх ногами, или чувствуешь, что у тебя во рту пережевывается, а чтоб все вместе — так не бывает. Вроде как в человеке идет война между этими мозговыми центрами. Ну, тут, нотариус, не у меня интересоваться надо, я все равно ничего не понял. И сами академики тоже в толк не могли взять, как Айго действовал. Кончили академики тем, что по всем прочим параметрам я совершенно здоров и могу исполнять свои обязанности. А мой случай обещали описать в каком-то медицинском журнале.
На сегодняшний день ситуация такова. Командиром отделения меня не назначают, потому что оперативник с такой способностью — один на всю разведку, и потому мной затыкают все возможные и невозможные дырки.
Эвелина сердится, что я не в силах оценить ее кулинарных изысков. А по потолку я дома все равно не хожу — незачем.
Так что вот оно, заявление. Требую найти этого старого пройдоху, который смылся с «Одуванчиков» в неизвестном направлении, и произвести принудительный обратный обмен! Чего обмен? Ну, этих… мозговых центров… на рецепторы, которые во рту… которые с импульсами… Вы меня, нотариус, не путайте, я сам кого хочешь сейчас запутаю! Есть хочу по-человечески, ясно? И пить по-человечески!
Нет, с утра-то я как раз не пил. Но если угодно — сейчас, сию минуту поднимусь на потолок, и от вашего плафончика с розочками одна стеклянная пыль останется. Не угодно? То-то…
Написано, наверно, в 1982 или в 1983 году, поскольку Фербеллин фигурирует в «Принце Гомбургском»…